Беседы великих русских старцев. О Православной вере, спасении души в различных вопросах духовной жизни - [382]

Тогда никакие пустые слова о сгущенном воздухе и элект­ричестве не смогут отнять у тебя этой великой драгоценно­сти — веры, которая есть не поповский обман и не несбыточ­ная греза, а самая несомненная, самая непоколебимая правда.

Аминь.

8

Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

В Москве умирает великий пастырь, настоятель храма во имя Святых Адриана и Наталии отец Александр (Стефанов­ский).

Я только что был у него, и мне хочется начать свою сегод­няшнюю беседу с этого всю душу наполняющего впечат­ления.

Я знал о тяжкой, смертельной болезни отца Александра — у него рак желудка — и пришел к нему проститься. Я не знал, пустят ли меня. Я часто бывал у него и раньше, когда возни­кали какие-либо сомнения, когда сам не мог решить какого-нибудь сложного вопроса, именно у него можно было найти всегда благодатный, истинно духовный ответ. Но на этот раз я пришел не за этим, я шел проститься с ним. И когда я во­шел в его комнату и увидел его, лежащего на постели, пере­крестившегося, как всегда, при начале разговора и едва внят­ным голосом приветствовавшего меня, я почувствовал, что здесь уже совершается таинство смерти. Но что же услыхал я и что я увидел? Я увидел счастливейшее лицо, как будто бы человек испытывал не страшные предсмертные страдания, а как будто бы перед ним открывалось нечто до такой степени радостное и светлое, что невольно отражалось и на его лице. И сказал он мне:

— Прошу ваших святых молитв, а когда умру, я весь в ру­ках Церкви, прошу вас тогда особенно молиться о моей душе. Дальше, после большой паузы, прибавил:

— Я своим сказал, Господь нас так любит, что всегда дела­ет для нас самое лучшее, и если я умру, зачем же вам плакать, ведь это все из любви ко мне Господом делается, и самая смерть моя из любви Его ко мне.

Почему я сейчас вспомнил и почему я сейчас заговорил об этом? Я все время думаю об этих словах и все время испыты­ваю необычайное чувство, как будто бы в этот-то страшный момент церковной жизни сказано какое-то самое нужное мне слово, хотя я уже ни о чем не спрашивал своего старца. Это слово о Церкви. Так устроить свою душу, чтобы в самых тяж­ких физических страданиях испытывать такую радость, такой мир, такую любвеобильность, такой покой, такую веру, такое упование, для этого нужно не только быть самому великим духом человеком, но нужно жить жизнью Церкви.

Вне Церкви нет истинного христианства и вне Церкви нет полноты истинного спасения. Да и в природе являет себя Гос­подь, и, созерцая жизнь вселенной, видим черты Творца Не­бесного, но полнота откровения дана в Слове Божием. И в нас заложены черты добра, и мы есть образ и подобие Божие, но достигнуть полноты спасения можно не этими своими хо­рошими чертами души, а вот этой полнотой Благодати Божи­ей, содержащейся в Церкви.

Когда задают вопросы о том, можно ли спастись язычни­ку, который совершенно не знает о Христе, можно ли спас­тись людям, которые ничем не виноваты в том, что они не знают Церкви и христианства, это все праздные, ненужные, казуистические вопросы, ибо Господь распорядится так, как нужно, с каждой человеческой душой. Но нам, нам-то от­крыто, что спасение лишь в истинной Церкви. Вот это нас касается и это повелевает нам небезразлично относиться к тому, пребываем ли мы в истинной Церкви или нет. Ибо здесь идет речь не о каком-либо желании или нежелании нашем, каком-то капризе — это нам нравится, а это не нра­вится. Здесь идет речь о единственно важном в жизни зем­ной человека — придет ли он через эту земную жизнь свою ко спасению.

Потому и вопрос, в истинной ли мы Церкви, имеет для нас не кабинетный, отвлеченный, а самый жизненный, самый важный для нас смысл, и непременно мы должны решить его, если не избираем сознательно пути погибели.

Вот потому в древней церкви, когда это ощущалось всеми, так строго стоял вопрос о том, что требуется от членов церк­ви, чтобы они могли считать себя принадлежащими к ней. Тогда не было такого положения, что верующие точно какое-то одолжение делают тем, что они не отпадают от Церкви. Тогда Церковь не ставила вопроса — хочешь ли ты исполнять то или иное, а категорически требовала исполнения своих законов.

Церковь не послабляла своих требований из-за того, что это трудно для понимания или исполнения, она возвещала истины, которые должны принять верующие, чтобы быть чле­нами церкви, и ограждала себя самыми строгими, самыми решительными мерами, отлучая от церкви, запрещая в свя­щеннослужении.

Мы живем в эпоху возрождения Церкви.

Эти слова могут казаться странными, как на самом деле в эпоху торжествующего безбожия говорить о церковном воз­рождении?! Но это именно так. И потому строгость в требо­ваниях исполнения церковных законов также возрождается.

Это не черты характера того или иного отдельного пасты­ря — строгость, суровость, обязательность церковных зако­нов, а это есть дух церковной современности.

Отец Александр был любвеобильнейшим человеком, кото­рый никогда не возвышал голоса и который мне теперь ска­зал фразу, залившую меня краской стыда. Он просил у меня прощения и прибавил:

— Ведь я иногда позволял себе возражать вам.