Беседы великих русских старцев. О Православной вере, спасении души в различных вопросах духовной жизни - [373]

Все это должно определить наше отношение к миру как ухождение из него, как ограждение своего внутреннего строя от этого, совершенно на иных началах строящегося мира без­божного. Вот когда это ухождение внутреннее совершится так же, как оно ранее совершалось при ухождении в монастыри, и человек встанет на путь полного оцерковления своей внут­ренней жизни, начнет созидать свою молитву, начнет соблю­дать посты, начнет ходить в храм Божий, причащаться Свя­тых Таин, отдаст себя в духовное руководство, будет находиться в послушании, прекратит мирское, самочинное свое житие — словом, когда вся его внутренняя жизнь будет не что иное, как создание того же самого монастыря с тем внутренним содержанием, которое было в прежнем монасты­ре за каменными стенами, тогда будет найден выход для жаж­дущих монастырской жизни и в нашу эпоху.

Так вот что значит монастырь в миру. Монастырь в ми­ру — это создание молитвенной, духовной жизни, которую мы переносим из наших разрушенных монастырей в условия жизни мирской. Здесь такое же ухождение от развращенного мира, как там, здесь такое же уединенное жительство, как там, здесь такое же устремление к высшему и горнему, к слу­жению Богу, как там, здесь, может быть, и такое же полное оцерковление, как там, здесь, может быть, и такое же вели­кое послушание, как там. И тогда, если эта задача будет вы­полнена нами, будет создан новый невидимый монастырь взамен разрушенных монастырей. И этот монастырь не смо­гут разрушить никакие случайные внешние обстоятельства.

И это не мечта, это не художественная греза, это не какой-то манящий призрак, может быть, прекрасный, но неосуще­ствимый — это есть самая подлинная правда, это есть вели­кая задача нашего времени.

Аминь.

2

Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Святые отцы научат нас жить так, чтобы постоянно памя­товать о смерти: ложась спать, мыслить, что Господь, может быть, не приведет встать наутро, а утром, вставая, думать о том, что Господь, может быть, призовет до вечера.

И в отношении всякого дела эта мысль должна жить в че­ловеческом сердце, должна она жить и в сердце каждого пас­тыря. И он также и в отношении своего пастырского служе­ния всегда должен иметь эту мысль, что сегодня он здесь, а завтра его нет. Эта мысль побуждает всегда стараться передать то, что тебе представляется самым важным в деле спасения.

Думается, вот если бы ты знал, что тебе последний раз придется вести беседу, чтобы ты сказал своим духовным детям наиболее, по твоему разумению, важного и нужного для них?

Все велико и важно в учении Церкви, но есть в нашем внутреннем устроении некоторое особое ощущение, особое внутреннее состояние, которое стоит за всей жизнью нашей и является как бы внутренней ее основой. Вот эту-то основу, на которой зиждется внутренняя жизнь человека, вот это-то чувствование, вожделенное для каждого верующего, и надле­жит раскрыть как главнейшее в деле нашего внутреннего уст­роения.

Это чувство заставляет иногда остро переживать жалость, смятение при виде множества, страшного множества неверу­ющих людей, живущих без Бога, без Церкви, без молитвы, без радости, без счастья.

Иной раз, когда едешь в трамвае или на поезде, так и взял бы за руку сидящего против тебя и сказал бы: «Да зачем же ты живешь на свете, зачем ты живешь? Думал ты когда-ни­будь об этом?»

Все эти погрузившиеся в мирские дела люди представля­ются такими жалкими, такими несчастными, точно больны­ми в бреду, бродящими по земле не зная куда, не зная зачем, не зная для чего.

Есть три пути, и один только из них есть путь жизни, а два других — пути смерти. Один путь смерти — это есть путь прямого неверия и безбожия, другой путь, обольщающий иных, — это есть подобие веры, когда говорят, что верю, но по-своему верю, а в Церковь не хожу, верю, но не причаща­юсь. Эти люди идут, как будто в том же направлении, в ко­тором идет путь жизни, но они идут в сторону и не могут прийти к спасению.

Последний путь — путь церковной жизни, единственный, истинный путь спасения.

В основе этого пути лежит перерождение человека благо­датным действием Таинства.

Христианин и нехристианин — это только по видимости одно и то же, но по своему внутреннему существу это нечто совершенно различное.

Христианин рожден свыше и есть уже иной, чем тот, кто не имеет этого рождения.

Это не слова, не богословствование, не отвлеченная акаде­мическая мысль, это есть самая подлинная, самая истинная жизненная правда, и если по некоему наваждению это пере­рождение не чувствуется или не дает плодов, то это вовсе не значит, что его нет.

Благодать Духа Святого все меняет в душевном строе че­ловека. Она меняет прежде всего его отношение к внешнему миру. Внешний мир для верующего человека представляется как проходящий сон.

Когда мы читаем у святых отцов сравнение живущих на земле со странниками (у святого Иоанна Лествичника и дру­гих), когда нам говорится о том, что мы здесь, на земле, во временном жилище, на остановке и потом пойдем дальше в путь, здесь имеется в виду не простое образное сравнение, а самое точное выражение того внутреннего ощущения в отно­шении окружающей жизни, которое живет в душе у человека веры. Ведь если мы будем рассматривать и чувствовать окру­жающую жизнь только как временную остановку, а не как постоянный наш дом, естественно, что мы совершенно по-иному начнем к ней относиться.