Беседы великих русских старцев. О Православной вере, спасении души в различных вопросах духовной жизни - [372]

Но, спрашивается, неужели же вместе с тем разрушилось и уничтожилось то, что вызывало потребность в монастырях, то, что жило в человеческих душах, то, что побуждало людей идти в Оптину пустынь, или в Киево-Печерскую лавру, или в какие-либо другие уединенные монастыри, скиты и пустыни?

Ведь душа-то человеческая, которая стремилась к этому ограждению себя от мира каменными стенами, которая стре­милась отдать свою жизнь на служение Господу в духовном и молитвенном делании, она осталась, и не только осталась, но, можно сказать, что самое стремление к этому могло лишь возрасти и оно действительно возросло. А уйти некуда, мона­стырей больше нет. В каком же положении оказались эти души человеческие, стремящиеся к отделению от мира и в то же время не имеющие возможности заключиться в монастырь так, как это можно было сделать раньше?

Что же им делать?

Обычная приходская жизнь, обычное посещение приход­ских храмов, может ли это удовлетворить их потребность в ухождении от мира за монастырские стены?

Может ли удовлетворить эту потребность какая-нибудь попытка натянутого и безсильного подражания прежнему монастырю, с его прежним укладом?

Совершенно ясно, что возникает какая-то новая великая задача для Церкви дать удовлетворение этой потребности че­ловеческой души. Эта задача — созидание невидимого мона­стыря в миру. Задача новая, не потому, что не было такой идеи, высказанной раньше святыми отцами, но потому, что никогда раньше она не вставала в такой плоскости и в таком объеме.

Многие пастыри делают работу, которая фактически есть не что иное, как создание монастыря в миру, но эта работа получит твердое основание и будет проходить вполне надле­жащим образом лишь тогда, когда она будет поставлена впол­не сознательно, когда религиозное сознание верующих при­мет вполне и осознает ее как задачу современной церковной жизни, чтобы те побуждения, которые влекли людей в мона­стырь, нашли себе удовлетворение здесь, в миру, ввиду невоз­можности уйти за каменные монастырские стены.

Как же должен строиться этот внутренний монастырь?

Как должна осуществляться эта трудная внутренняя за­дача?

На этот вопрос ответить легко, ибо это устроение внутрен­него монастыря должно протекать так же, как протекало оно в условиях прежней монастырской жизни. Мы также должны стать единожительствующими. И нас побуждает к этому ок­ружающая жизнь, нас к этому побуждает полная невозмож­ность строить нашу внутреннюю, духовную жизнь, не отгоро­дившись внутренне от безбожного, нас окружающего мира. В каждой семье, в каждом доме, иногда в каждой комнате есть такое взаимоотношение с окружающими, которое застав­ляет глубоко прятать свою внутреннюю, религиозную, молит­венную жизнь, что является не меньшим побудителем к со­зданию внутреннего монастыря, чем тот побудитель, которым являлся языческий мир для создания монастырей прежних. Когда человеку нельзя встать в свой угол и лба перекрестить и он должен делать вид, что смотрит в окно, и в это время мысленно читать свои молитвы, то он поставлен в условия, более необходимые для создания внутреннего монастыря, чем тот христианин первых веков, которому приходилось, чтобы проводить христианскую жизнь, уходить в монастырь на ок­раину города.

С одной стороны, уничтожение прежних монастырей, с другой стороны, всеобщее безбожие и отпадение от веры — эти два условия неизбежно приводят верующих людей к но­вому внутреннему монастырю. И они не должны упираться на этом пути, не должны говорить: «Это невозможно, это неяс­но, неосуществимо; все это вражеские препятствия на этом пути».

Монастырь в миру не только осуществимая, но самая глав­ная задача нашего времени. Человек для этого и — не уходя из мира — должен идти по пути такого же внутреннего дела­ния, которым шли люди в условиях прежней монастырской жизни.

Необходимо возвратиться к семейной, домашней, личной молитве, надлежит возвратиться к соблюдению всей полноты церковности; нужно оцерковлять свою жизнь, надо вернуться к частому причащению Святых Таин, должно вернуться к по­стоянному Богомыслию, к чтению и изучению Слова Божия, читать жития святых отцов — словом, надо делать то же са­мое в миру, что люди делали в монастырях, что считалось как бы специальностью, задачей монахов. Все это из монастырей должно перейти в мир, и здесь, в миру, должно перерождать человека.

Но для того, чтобы это можно было сделать, необходимо исполнить тот завет, который мы только что прочли у святого Иоанна Златоустого, мы должны «прежде всего другого душу свою ввести в самую необитаемую пустыню», то есть оцерков­ление нашей жизни должно прежде всего иметь за собой ре­шительное отмежевание нашей внутренней жизни от жизни безбожной, нас окружающей, от нас окружающих понятий, от нас окружающих нравов, от нас окружающей безнравствен­ной жизни. Все то, что можно уподобить прежней развращен­ной языческой жизни, все это должно быть нами внутренне отринуто. Мы должны как бы заключиться во внутреннюю пустыню, мы должны чувствовать себя так: мы — и они, верующие — и неверующие, верные — и безбожники, Цер­ковь — и мир, царство от мира сего — и царство не от мира сего, граждане земли — и граждане неба.