Беседы великих русских старцев. О Православной вере, спасении души в различных вопросах духовной жизни - [306]

В 7 часов утра псаломщик позвал меня к отцу Иоанну, ко­торый принял меня еще радушнее... Затем батюшка заговорил о тяжелом положении, в каком находится теперь наше обще­ство, отказываясь от веры и поклоняясь только своим силам. Особенно сожалел батюшка об упадке веры в самом духовен­стве и сослался на слова Златоуста о том, что из священников немногие спасутся; выражал большое удивление, как это люди могут отрицать Таинство Причащения, как они сами не испытывают на себе присутствие благодати каждый раз, как только достойно приобщаются? Затем по моей просьбе объяс­нил мне Евангелие от Луки (16-я глава) о неверном домопра­вителе, который, будучи отрешен за неправильное управление имением от должности, всем должникам своего хозяина уба­вил их задолженность, и Господь сказал на это, что сыны века сего мудрее сынов света.

Отец Иоанн разъяснил, что Господь вовсе не одобряет не­правильную наживу, но этою притчею показывает, что муд­рее неправильно нажитое богатство употреблять на добрые дела, нежели копить его или прятать и самому не пользо­ваться и другим не давать; сказал, что такие лица, раздавая разумно, все же приобретают себе молельщиков и в этой еще жизни получают некоторое удовлетворение, да и в будущей, хотя небольшое, да получают за молитвы тех, коим помогли. И прибавил: «Господь все простит, только искренно покайся. Даже если и Лев Толстой покается теперь, то и его простит Господь; но только от него нельзя этого ожидать, он не пока­ется, гордость ему помешает». Батюшка выразил сожаление о том, что большинство нынешних писателей, описывая в сво­их произведениях все противное вере и религии, в этом сво­ем занятии сами доходят до того, что теряют веру и так мнят о себе, что выше себя не считают никого, и указал как при­мер С., который двадцать лет уже не был у исповеди. «Вот не­счастные-то, и себя губят, и других ведут в ад...» — добавил он. На мой вопрос: что ожидает тех, которые по недостатку умственного развития не понимают, где есть правда, и гре­шат? — отец Иоанн ответил: «Господь вложил в каждого сер­дце и совесть, и потому каждый грешащий ответственен пе­ред Господом».

Заговорили об орловском предводителе дворянства Стахо­виче по поводу его речи о свободе совести, и я сказала, что в Орле распространился слух о том, будто вы, батюшка, похва­лили эту речь. Отец Иоанн взволновался и сказал: «Кажется, я везде порицаю Стаховича и мои проповеди печатаются, как же могут говорить подобную ложь?» Я на это заметила: «Те­перь предстоят выборы, он боится быть забаллотированным; большинство мелких дворян, сидя в деревне, не слыхали его речи и, узнав, что она одобрена вами, поверят, что она хоро­ша, и будут на стороне Стаховича». Батюшка согласился с моим мнением и сказал: «Да ведь, правда, удивительно, как мое имя привлекает народ: как бы я ни старался укрыться, всюду проведают, и везде-то я окружен. Мне приятно, что я могу быть полезен, и не знаю, как и благодарить Господа, что Он помогает мне удовлетворять разные нужды людей».

Я спросила: «А сами-то вы желаете жить? Не надоела вам жизнь?» Батюшка отвечал: «О да! Я хочу жить, видя себя по­стоянно окруженным; я сознаю, что я им нужен, и это за­ставляет меня любить жизнь». Так мы доехали до Петербурга.

19 декабря 1901 г.

Я приготовилась к Святому Таинству и исповедалась. Отец Иоанн приехал и отслужил обедню; хотя и была большая тол­котня, но мне, слава Богу, удалось приобщиться. Батюшка сказал слово о том, с каким страхом и какою глубокою верою должно приступать к Святому Причащению и как страшно грешит тот, кто решается приступать к нему, не приготовив­шись. Говорил с особым дерзновением и указал на Льва Тол­стого, что он отлучен от церкви за то, что не признает этого Таинства и что так же отлучатся Господом все последователи Толстого, которые не веруют, что в каждой частице Святых Таин присутствует сам Господь и через причащение входит и вселяется в человека, отчего на такового исходит благодать; но она нисходит только тогда, когда к этому Таинству присту­пают с младенческой чистотой и твердой верой.

28 декабря 1901 г.

Доехала я до Москвы, и мне так все понравилось дома, стало так весело и хорошо на душе, что я твердо решила оста­вить всякие мысли не только о монастыре, но даже и о выез­де куда-либо из Москвы; меня безпокоило только то, что я не испросила на это благословения у батюшки. Узнав, что он завтра приезжает, я решила было не видаться с ним, но Гос­подь судил иное... Совсем неожиданно, почти никогда за бо­лезнью не посещавшая меня, моя больная приятельница вдруг явилась ко мне с неотступной просьбой приехать к ней завтра, чтобы вместе молиться за службой отца Иоанна, и не оставила меня, пока не взяла слова, что приеду; тут же при­несла мне и приглашение на батюшкину обедню. Я усмотре­ла в этом волю Божию, чтобы я повидала батюшку. И слава Богу, несмотря на свое нездоровье, я прекрасно отстояла обедню и вечером посетила свою приятельницу. Как только я увидала карету отца Иоанна, я выбежала на двор встретить его; он радостно поздоровался и с участием спросил, почему я все хвораю. Я поклонилась ему в ноги и сказала: «Дорогой батюшка, вы меня простите и исцелите...» Он поднял меня, благословил и передал мне, что матушка Антония пишет ему и жалуется на свое нездоровье, а также на меня, что я ее за­была и долго к ней не еду. Поздоровался с хозяйкой, поздра­вил ее с праздником и опять заговорил со мной. Я сказала, что все хвораю, и сегодня только первый раз выехала и отсто­яла обедню. «А разве ты была у обедни, что же я тебя не ви­дел?» — ласково спросил он, но, заметив, что его внимание ко мне вызывает в других зависть, сейчас же прибавил: «Впрочем, я, когда служу и приобщаю, никогда никого не вижу...» — и стал говорить о своем подворье, о церкви, каким она служит утешением для сестер. Потом, обращаясь ко мне, произнес: «А матушка Антония, видимо, приближается к кон­цу... но прекрасно она делает, что не оставляет игуменства; она заслужила себе награду на небесах в Царствии Небесном». Затем, пристально посмотрев на меня, вдруг спросил: «А ты, Е. В., часто читаешь Евангелие? Помнишь то место, где гово­рится, — кто, взявшись за рало, обращается назад, тот ведь ненадежен для Царствия Небесного? Ну и что же, ты теперь уже не хочешь попасть в Царствие Небесное?» Я страшно взволновалась и возразила: «Как не хочу? Хочу!» — «А, а! Если хочешь, так вот тебе мое благословение и совет: продавай и раздавай все лишнее и уезжай в орловский монастырь к матушке Антонии, Благодать Господня поддержит тебя...»