Беседы об искусстве - [70]
Бледные тени тех, что жили тогда; мы приходим утолить жажду из родников, брызнувших из их гения и веры: из источников света! Понять, полюбить эту несравненную эпопею – значит возвыситься самим. Здесь нас озаряет неземной свет.
Собор окружен верными и могучими друзьями, которые поддерживают его в молитвенной позе, как евреи поддерживали простертые к Богу руки Моисея. Эти друзья – контрфорсы. Шестнадцатиметровые гиганты, светлые внизу, все больше и больше чернеющие по мере приближения к кровле. Их присутствие, их поддержка особенно способствуют общему впечатлению задумчивой силы, которое производит памятник в целом.
И с оснований этих контрфорсов, с фундамента знаменитой колокольни устремляются вверх пилястры, которые сперва вздуваются, словно собираясь с силами, и набирают разбег, чтобы взметнуться еще выше; это настоящий всплеск.
Как контрфорсы нефа, похожие на корабельные лестницы, мощны и приземисты в противоположность контрфорсам колокольни!
У каждого из них наверху есть маленькая ниша, где в тени укрывается статуя.
Все планы в полутонах. Сила заключена в темноте, которая не скупясь очерчивает крупные фигуры.
Архитектурные линии – единственные, которые имеют значение в высеченных фигурах Шартрского собора. Чутье работавших здесь гениальных художников подсказало им, что человеческое тело профилируется архитектурно, что оно, так сказать, само по себе порождает архитектуру таким же образом, что деревья и горы.
Как жесты этих фигур правдивы, просты и значительны! Они наклоняют голову с любопытством и одновременно со смирением… Свободные человеческие жесты всегда прекрасны. Но жесты статуй, повторяемые на протяжении стольких веков, приобрели какую-то священную, истовую величавость.
И все же… Тридцать лет назад я впервые увидел правый боковой портал. – Сколько изменений! Я уже не нахожу той мягкости, той дивной оболочки, благодаря которой статуи появлялись, словно окутанные утренним туманом, который позволял видеть только основные черты. Я уже не нахожу среды, созданной настоящими художниками.
Увы! Всё уничтожили последующие реставрации, все одинаково достойные осуждения.
Но мне только что было видение, и я закрываю глаза, пытаясь его удержать: эта женщина, этот старик среди скульптур левого портала – какое сверхчеловеческое знание Плана!
• Не этого ли в точности знания, этой науки наук, единственного знания, первоосновы скульптурной архитектуры больше всего не хватает в наше время?
Этим погожим днем я вижу во всей их четкости строгие, необычайно выразительные и при этом сведенные почти к прямым линиям профили. Какая смелость! Она неизменно меня удивляет. Мы так привыкли пренебрегать сутью, что ее выражение стало невразумительным.
О красота дуг архивольта! Я присмотрелся к ним только сейчас, хотя вот уже три дня изучаю, восхищаюсь… Но я немного ослеплен таким великолепием.
Как же я не исследовал их раньше! Правда, тогда я, возможно, не понял бы их. Может, сейчас, когда мои восторги основываются на столь надежной уверенности, я срываю плод усилий всей моей жизни? – Только бы мой пример нашел некоторый отклик у истинных ценителей Прекрасного!
Прославленные создатели Парфенона, признайте это творение ваших собратьев, вашей ровни. В великой науке скульптурного пленэра готические мастера разбирались не хуже вас.
А я – да простится мне это личное отступление, – разве не исходил я весь ансамбль по вашим и по их стопам? Не приблизился ли я к вам немного, греческие и готические мастера, со своей статуей Бальзака, о которой можно говорить все, что угодно, но которая от этого не перестает быть решительным шагом в скульптуре под открытым небом?..
Тайна готики! Постараемся понять греков: если сможем, нам останется сделать лишь небольшое усилие, чтобы понять наши XII и XIII века.
Суровая и любезная сердцу учеба! С каким воодушевлением я ее продолжаю! Сегодня мне ниспослана награда за столькие годы упорного труда.
Я вхожу…
Сначала крайнее ослепление не позволяет заметить ничего, кроме ярких фиолетовых пятен; затем взгляд мало-помалу различает громадную аркаду, что-то вроде стрельчатой радуги, которая вырастает из-за колонн.
Тайна постепенно рассеивается, постепенно обрисовывается архитектура. И охватывает необоримое восхищение.
Что меня всегда глубже всего волнует в этой церкви, так это внушаемое ею ощущение мудрости.
Шартрский собор мудр и напряженно-страстен.
Подвиг силы и труда. Чертог мира и тишины.
Большая бледная арка тени поддерживается колоннами. Меж ними зияет жесткая, плотная темнота, предназначенная уберечь ее и от тяжеловесности, и от дряблости.
Речь здесь идет о героическом покое.
И вся целиком церковь скомпонована с таким знанием гармонии, что каждый из элементов композиции встречает во всем остальном мощный отзвук. – В контрфорсах, например, это красота противопоставления: приземистые контрфорсы, стройные пилястры; покой повсюду, где он возможен, чтобы оттенить дивное впечатление всплеска вверх и суеты сборищ у входа.
В самой этой суете сохраняется некая мера, продиктованная архитектурой монумента и его предназначением.
Так, сегодня утром меня обогнала процессия юных девочек. Мне кажется, будто задышали и задвигались изваяния собора. Будто спустились со стен, чтобы преклонить колена в нефе. Какое родство между ними и этими детьми! Они одной крови. Шартрские ваятели долго наблюдали черты и облик своих современниц, осанку и походку этих простых и прекрасных созданий, в чьих непринужденных, простых движениях столько природного стиля! Они скромно проходят, показывая лишь малую толику своей красоты, ибо ритуалы требуют тайны, и все же не в состоянии полностью скрыть ее от художника. Скульпторы сумели ее увидеть, они ее изучали, поняли, полюбили. Природа, которая в основах своих осталась неизменной наперекор векам, от XII до нашего, удостоверяет нам искренность этих великих наблюдателей. Они воссоздавали кроткую природу здешнего края. Воссоздавали прелесть, которую Господь щедрой рукой излил на женские лица как их времени, так и нашего. Каменные святые, что рассказывают нам о своих былых муках и надеждах, – родом из этого уголка Франции и из сегодняшнего дня.
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.
Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.
Один из лучших психологических романов Франсуазы Саган. Его основные темы – любовь, самопожертвование, эгоизм – характерны для творчества писательницы в целом.Героиня романа Натали жертвует всем ради любви, но способен ли ее избранник оценить этот порыв?.. Ведь влюбленные живут по своим законам. И подчас совершают ошибки, зная, что за них придется платить. Противостоять любви никто не может, а если и пытается, то обрекает себя на тяжкие муки.
Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.
Роман знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (1925–1970) «Исповедь маски», прославивший двадцатичетырехлетнего автора и принесший ему мировую известность, во многом автобиографичен. Ключевая тема этого знаменитого произведения – тема смерти, в которой герой повествования видит «подлинную цель жизни». Мисима скрупулезно исследует собственное душевное устройство, добираясь до самой сути своего «я»… Перевод с японского Г. Чхартишвили (Б. Акунина).