Беседы о науке - [25]
Так бывает: чем знаменитей человек, тем ты меньше о нем знаешь. Растиражированный внешний облик заслоняет внутреннюю суть. Бесконечное говорение о подвигах и свершениях не дает возможности уяснить самые простые побудительные мотивы. Информационный шум то и дело «фонит» и надежно отгораживает от распознавания тихих истин. Совсем плохо, когда знаменитый герой наделен еще и харизматической внешностью. Скажем – диких размеров и вида дворницкой бородой, что так не вяжется с обликом башковитого математика, маститого академика, послушного партийца, усердного чиновника, лихого альпиниста, зажигательного пропагандиста, отчаянного покорителя рук и сердец окружающих дам.
Отто Юльевич Шмидт был всем, чем мог быть в ту пору настоящий герой своего времени. Своей страны. С насквозь русским менталитетом и с совершенно нерусскими корнями. Усердный отличник за партой гимназии и университета с невероятно буйным рвением в самых отчаянных и рисковых деяниях. Способный на фундаментальные открытия в той же высшей математике и сумевший способности эти укротить в угоду юношеской жажде приключений и поиску яркого и шумного героизма. Мужественный и сильный. Заботливый и прямой. Решительный до авантюрности. Смелый до черезкрайности. Способный увлечься и увлечь за собой сколько угодно последователей, отгородив себя и других от реалий, если эти реалии, хоть на шаг отдаляют его от заветной цели.
Когда я смотрю старые фото и хронику 30-х годов с участием Отто Юльевича Шмидта, то всякий раз ловлю себя на мысли: а не две ли разные страны были в ту пору на территории СССР? Одна – со стотысячными толпами ликующих москвичей или ленинградцев, бурно приветствующих отважных героев-челюскинцев с их одухотворенным могучим бородатым вождем во главе. Другая – с еще более многочисленными толпами граждан в земельного цвета ГУЛАГовских робах на вырост. Шмидт побеждал и геройствовал там и тогда, где и когда стонали под игом тирана его соотечественники. Но стал ли он от этого меньшим героем, чем мы его привыкли считать? Думаю – нет. Блеск его орденов Ленина и одной из первых Звезд Героя страны остается нетускнеющим.
Академик Лузин, с которым талантливому математику Шмидту приходилось не раз накоротке общаться, горько сетовал, что общественный темперамент разработчика теории групп и основателя кафедры высшей алгебры МГУ погубил в Шмидте выдающегося ученого. Оставив, очевидно, от него лишь «обычного» героя. Стоит ли одно другого – как знать…
Героизм, как известно, всегда требует жертв. Причем, нередко еще – и от окружающих. От того же, скажем, академика, Лузина, испытавшего лично на себе дуновение непререкаемого абсолютизма геройского образа Шмидта. Тому, сразу после его челюскинского триумфа с опрометчиво загнанным во льды и затопленном новеньким, оплаченным валютой, датским кораблём, партия поручила ответственное дело выявления вредителей в недрах Академии Наук СССР.
И здесь Отто Юльевич не изменил своей решительности и партийной выучке, дав полный ход разоблачительной компании крупнейшего советского математика. От маячивших перед ним репрессий Лузина смогло спасти лишь заступничество академиков Крылова и Капицы. Не будь их – имя Шмидта пришлось бы вписывать в предисловие истории инициаторов сталинских репрессий.
А после, возможно – и их жертв. Когда, по одной из версий, его до поры верный ученик и находчивый выдвиженец Иван Папанин, потеснил своего великого учителя из кресла начальника Севморпути, дав тем самым отмашку на начало опалы академика-первопроходца. Та закончилась, как известно, триумфом – разработанной на нечаянно обретенном досуге выдающейся теории эволюции Солнечной системы. Но это будет потом…
Шмидт имел прикосновение ко всему мало-мальски символично советскому: от первых продуктовых карточек – до покорителей неприступных для всех людей Земли (за исключением советских граждан) вершин. Бросив летом 1917 года пресную математику, он устремляется из Киева в бурный Петроград – "делать лучшую жизнь". В беременной революцией столице находит применение своему недюженному темпераменту – изобретает и продвигает способ избавления от надвигающегося голода – продовольственные карточки.
Поочередно Шмидт меняет один министерский кабинет за другим. То он в недрах Норкомпрода. То – на ниве просвещения. То выступает с докладами о совершенствовании денежного обращения в стране. Успевает поспорить с Крупской и получить нагоняй от Ленина. Переквалифицируется в издателя. Берет на себя смелость отвечать за всё государственное книгопечатание в стране. А после – за главную энциклопедию Союза.
"Между делом" успевает "сбегать" с в компании с немецкими альпинистами на Памир. Побродить по леднику Федченко. Вспомнить уроки альпинизма, что брал когда-то в Германии. Первым в Советах покорить шеститысячник. Вдоволь и часто без особого смысла нарисковаться и повисеть на альпинистских веревках над остриями опасных скал. Ценой всему – неукротимый научный интерес, плюс "госзаказ" на закрепление советского суверенитета на безжизненные студеные вершины.
Едва успев спуститься с гор, Шмидт основывает кафедру высшей алгебры в МГУ. История умалчивает, сколько раз за все ее существование Отто Юльевич успел провести заседания ее ученого совета. Ибо то и дело был увлекаем великими географическими свершениями. Очередным и самым грандиозным стала Арктическая одиссея ученого в конце 20-х – начале 30-х годов. Сначала – на корабле "Седов" к северным островам. Опять же – с пограничной миссией: обогнать норвежцев и всех остальных в закреплении суверенитета над торчащими из ледяной купели сотнями необъятных каменных глыб. Вроде мертвой и не для чего непригодной Земли Франца-Иосифа и им подобных.
