Беседы о литературе: Восток - [135]

А возьмите удивительные страницы в его «Детстве», где описывается юродивый Гриша, и как он молится, и как молитва юродивого оказывает удивительное воздействие на маленького героя, от лица которого написана книга.

«Сначала он тихо говорил известные молитвы, ударяя только на некоторые слова, потом повторил их, но громче и с бóльшим одушевлением. Он начал говорить свои слова, с заметным усилием стараясь выражаться по-славянски. Слова его были нескладны, но трогательны. Он молился о всех благодетелях своих (так он называл тех, которые принимали его), в том числе о матушке, о нас, молился о себе, просил, чтобы Бог простил ему его тяжкие грехи, твердил: “Боже, прости врагам моим!” – кряхтя, поднимался и, повторяя еще и еще те же слова, припадал к земле и опять поднимался, несмотря на тяжесть вериг, которые издавали сухой резкий звук, ударяясь о землю.

Володя ущипнул меня очень больно за ногу (они, мальчики, подсматривали, как он молится. – Г.Ч.); но я даже не оглянулся: потер только рукой то место и продолжал с чувством детского удивления, жалости и благоговения следить за всеми движениями и словами Гриши. Вместо веселия и смеха, на которые я рассчитывал, входя в чулан, я чувствовал дрожь и замирание сердца. <…>

Много воды утекло с тех пор, много воспоминаний о былом потеряли для меня значение и стали смутными мечтами, даже и странник Гриша давно окончил свое последнее странствование; но впечатление, которое он произвел на меня, и чувство, которое возбудил, никогда не умрут в моей памяти.

О великий христианин Гриша! Твоя вера была так сильна, что ты чувствовал близость Бога, твоя любовь так велика, что слова сами собою лились из уст твоих – ты их не поверял рассудком… И какую высокую хвалу ты принес Его величию, когда, не находя слов, в слезах повалился на землю!..»

Мальчики выходят из чулана. Гриша поднимает голову, тихо оглядывается, читает молитву.

Есть одно совершенно удивительное место в толстовской «Юности», где автор описывает исповедь. Духовник, старый монах, приезжает из монастыря в богатый дом для того, чтобы выслушать исповедь у всех. Первый идет на исповедь папá. «Духовник, седой монах с строгим старческим лицом, благословил папá. Папá поцеловал его небольшую широкую сухую руку; я – сделал то же».

Он, мальчик, идет в конце концов на исповедь; у духовника он пробыл не более пяти минут, но вышел от него счастливым и «совершенно чистым, нравственно переродившимся и новым человеком». «Я уже засыпал, перебирая воображением все грехи, от которых очистился, как вдруг вспомнил один стыдный грех, который утаил на исповеди. Слова молитвы перед исповедью вспомнились мне и не переставая звучали у меня в ушах. Всё мое спокойствие мгновенно исчезло. “А ежели утаите, больший грех будете иметь…” – слышалось мне беспрестанно, и я видел себя таким страшным грешником, что не было для меня достойного наказания. Долго я ворочался с боку на бок, передумывая свое положение… Но вдруг мне пришла счастливая мысль: чем свет идти или ехать в монастырь к духовнику и снова исповедаться, – и я успокоился».

В следующей, VII главе, описывается утренняя поездка в монастырь по просыпающейся Москве. Первая самостоятельная поездка в жизни героя по городу без сопровождающих его лиц. Зачем? В монастырь на исповедь, чтобы сказать о том стыдном грехе, о котором вчера забыл. Мальчика ввели в комнату, в которой принимал духовник. Духовника еще не было.

«Никакой звук снаружи не доходил в комнату, так что в этой тишине равномерное, приятное постукивание маятника казалось сильным звуком. Как только я остался один в этом тихом уголке, вдруг все мои прежние мысли и воспоминания выскочили у меня из головы, как будто их никогда не было, и я весь погрузился в какую-то невыразимо приятную задумчивость. Эта нанковая пожелтевшая ряса с протертой подкладкой, эти истертые кожаные черные переплеты книг с медными застежками, эти мутно-зеленые цветы с тщательно политой землей и обмытыми листьями, а особенно этот однообразно прерывистый звук маятника – говорили мне внятно про какую-то новую, доселе бывшую мне неизвестной, жизнь, про жизнь уединения, молитвы, тихого, спокойного счастия…

“Проходят месяцы, проходят годы, – думал я, – а он всё один, он всё спокоен, он всё чувствует, что совесть его чиста пред Богом и молитва услышана им”».

Совесть его чиста перед Богом – вот о чем больше всего думает герой «Юности» Толстого и сам автор, когда описывает эту историю с повторной исповедью. Совесть… Главное для нас заключается в том, чтобы совесть была чиста. Всё остальное второстепенно.

Духовник вошел. «Когда я объяснил ему свою просьбу, он ничего не сказал мне, подошел к иконам и начал исповедь.

Когда исповедь кончилась и я, преодолев стыд, сказал всё, что было у меня на душе, он положил мне на голову руки и своим звучным, тихим голосом произнес: “Да будет, сын мой, над тобою благословение Отца небесного, да сохранит он в тебе навсегда веру, кротость и смирение. Аминь”.

Я был совершенно счастлив; слезы счастия подступали мне к горлу; я поцеловал складку его драдедамовой рясы и поднял голову. Лицо монаха было совершенно спокойно».