Беседы о литературе - [23]
У Эренбурга была особая ненависть к фашистам. По сути, в Советской стране более ни у кого не встречаемая. А именно: давняя, глубинная, цивилизационная вражда, вынесенная из раннего соприкосновения с коричневой чумой ещё в довоеной Европе. Начиная с середины 30-х в Испании, потом – 40-ые во Франции, плюс – личное свидетельствование постепенного фашистского зачумления остальной Европы. Резкий антифашистский пафос Эренбурга, как ни странно, до последнего момента с опаской воспринимался сталинским режимом, будучи обкуренным молотвско-рибентроповским дурманом. Мол, главный враг человечества не фашизм, а империализм.
22 июня пришло раскаяние. Стойкий антифашист Эренбург оказался востребован. Его перо приравняли к штыку. Штыков, впрочем в первые, самые тяжкие месяцы войны, катастрофически не хватало. Ни штыков, ни танков, ни самолётов… Оставалось надеяться только на мужество. На жертвенность. На стойкость. И – на жестокость к врагу. За эту составляющую обороны отвечал Эренбург.
После войны многие его упрекали: насаждал лютость и ненависть к целому народу, к немцам всем чохом, оправдывал убийства, поскольку враг – тоже человек. Короче – "промывал мозги", "высушивал сердца" своих же воинов. Причем очень действенно…
«-Убей его!– И убиваю,
хожу, подковами звеня, – скорбя признавался поэт-фронтовик Николай Панченко в своей сердечной растраченности. -
Я знаю: сердцем убываю.
Нет вовсе сердца у меня.
А пули дулом сердца ищут.
А пули-дуры свищут, свищут.
А сердца нет,
приказ – во мне:
не надо сердца на войне».
История, между тем, не рисуется только двумя красками. Кроме белой и черной есть масса других. Не счесть их оттенков, слияний, накладываемых друг на друга теней, мазков, проекций… Чтобы всё это схватить разом, надо отойти на какое-то расстояние. В том числе – и временное. И разглядеть в необъятном в принципе литературном наследии Эренбурга, не всегда равнозначном по качеству, а временами откровенно скатывающемуся к пропагандистской поденьщине – зерна честной литературы, маяки исторической правды.
Роль и значение Ильи Эренбурга в литературе далеко не исчерпывается военной периодикой. И не перечеркивается изрядно слабой беллетристикой. Роль эта величава его бессмертными мемуарами. "Люди. Годы. Жизнь" – вот настоящая вершина. Или наоборот – столпы в фундаменте великой эпохи, так полно и мощно представшей в литературном наследии великого публициста. Неистового борца. Пропагандиста. Воина. Летописца Победы…
Сэм Симкин
Я познакомился с ним почти случайно. Столкнулся, можно сказать, нос к носу. К тому самому носу, что так выразительно выглядывал из гранитной глыбы, таящейся в парковых кустах на тихой и уютной улице Московской. Впрочем, в маленьком Граце, то бишь – Зеленоградске, все улицы в несезон тихие. Неспешные. Домики кирпичные. Крыши черепичные. По-европейски камерно всё и успокоительно. От того, видимо, звонкое посвещение на памятнике его герою изрядно диссонировало с меланхоличной окружающей средой:
"Сэму Симкину хорошо,
долгоносой и вольной птахе,
смехачу в ковбойской рубахе.
Года два в Ленинграде жил,
года два – в Калининграде.
Отчего? Романтики ради…"
И подпись под выгравированными на граните рифмами – Борис Слуцкий.
А Борис Слуцкий, как известно, абы кому стихи не посвящал. Продолжение поэтического подношения выдающегося классика обычному калининградскому рыбаку, портовому диспетчеру и по совместительству глубокому и самобытному поэту Сэму Хаимовичу Симкину звучало так:
"– Я романтик! – смеется Сэм.
Блещут белые зубы Сэма.
И какое-то доброе семя
зарывается в душу мне.
И когда я стихи читаю,
я ошибок его – не считаю…"
Выходец из степного Оренбурга Сэм Симкин прикипел к Балтике с юношеских лет. Выучился на рыбака, на опытного морехода. Пробороздил океаны. Исписал стихами сотни листов и десятки тетрадей. Перезнакомился со всей калининградской литературной братией. Та быстро обнаружила в нём могучий поэтический дар. Что, впрочем, не всегда разделялось местным литературным официозом – слишком уж шумной и бесшабашной была натура этого с виду несерьезного, но вместе с тем необъяснимо мудрого и талантливого рыбака-стихотворца.
Кто раковину в общем хоре
услышит – тот верит уже,
что снова дыхание моря
поможет воскреснуть душе.
Вот так же приложишься ухом
К земле.
Постижимо ль уму,
что будет и пухом, и духом
она же тебе самому?
Ты сам позабудешь едва ли
о хлябях морских
и потом
припомнишь, кого отпевали
в Никольском соборе Морском.
Сумеешь подслушать у Баха,
как льется и стелется свет, -
и близкую к телу рубаху
ты с честию сносишь на нет.
Самый частый вопрос из задаваемых Сэму – о его чудаковатом имени. Мол, не дворовая ли то кличка? Нет, имя самое, что ни на есть, серьезное – Социализм Экономика Мир. Сокращенно – Сэм. Так, или примерно так, называли родители своих детей в мрачном 37-ом. Иногда, правда, их потом переименовывали. Скажем – всяких там Оюшминальдов (Отто Юльевич Шмидт на льдине). Но чаще оставляли, как есть. Что, иногда, как мы убедились, приковывали к этим именам пристальный интерес окружающих. Когда, например, Сэм поступал в Литературный институт, то экзаменаторы искренне удивились подлинности носителя сего редкого прозвища, которое накануне прославил в своей книжке стихов «Работа» Борис Слуцкий. Впрочем, Сэм Симкин умел ярко светить не только отраженным, но и собственным светом. Притягивать не только за счёт мощной гравитации близких к нему поэтов, но и благодаря собственной недюженной силе поэтического притяжения.
Штрихи к портретам известных отечественных и зарубежных деятелей науки: академиков – Г. Марчука, Л. Окуня, Ж. Алферова, А.Сахарова, С.Вавилова, Ф.Мартенса, О.Шмидта, А. Лейпунского, Л.Канторовича, В.Кирюхина, А.Мигдала, С.Кишкина, А. Берга, философов – Н.Федорова, А. Богданова (Малиновского), Ф.Энгельса, А. Пятигорского, М.Хайдеггера, М. Мамардашвили, В.Катагощина, выдающихся ученых и конструкторов – П.Чебышёва, К. Циолковского, С.Мальцова, М. Бронштейна, Н.Бора, Д.Иваненко, А.Хинчина, Г.Вульфа, А.Чижевского, С. Лавочкина, Г.Гамова, Б.
Воспоминания об аресте в октябре 1937 г., следствии, ярославской тюрьме, Колымских лагерях, повторном следствии в конце 1940 − начале 1941 г., Карлаге (Карагандинская область Казахской ССР), освобождении в июне 1946 г.
Жизнь успешного человека всегда привлекает внимание, именно поэтому биографии великих людей популярны. Обычно биографии представляют собой рассказ о карьере и достижениях героя. Рона Мерсер пошла по иному пути: она пишет не только о наградах и ролях Анджелины Джоли. В центре книги — личность актрисы, ее становление, ее душевные кризисы и победы над собой. Это позволяет нам назвать это издание исключительным. Впервые в России биография Анджелины Джоли — талантливой актрисы и яркой личности.
Биографический очерк о географе и социологе XIX в., опубликованный в 12-томном приложении к журналу «Вокруг света» за 1914 г. .
Сборник Лётчики Сост. В. Митрошенков {1}Так обозначены ссылки на примечания. Примечания в конце текста книги. Аннотация издательства: Сборник "Летчики" посвящается 60-летию ВЛКСМ. В книгу вошли очерки о выдающихся военных летчиках, воспитанниках Ленинского комсомола, бесстрашно защищавших родное небо в годы Великой Отечественной войны. Среди них дважды Герои Советского Союза В. Сафонов, Л. Беда, Герой Советского Союза А. Горовец, только в одном бою сбивший девять самолетов врага. Предисловие к книге написал прославленный советский летчик трижды Герой Советского Союза И.
Скитский патерикО стяжании евангельских добродетелейсказания об изречениях и делах святых и блаженных отцов христовой церквиПо благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II© Московское подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. 2001.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.