Беседы о литературе - [25]

Впрочем, не только ликами котов расписаны нынче стены милого города Зеленоградска. На одной из них есть и кое-что о поэзии. О человеке, что сделал бывший приморский Грац большим литературным событием. А дом 52 по улице Московской в нём – местом паломничества любителей суровых морских баллад…

Я шёл к нему, судьбы началу,

за тридевять земель

и за

благословеньем –

клокотало

и выжигало мне глаза.

Закольцевало,

как зазноба,

ажурной сканью зазвеня,

ошеломило до озноба

и разом грянуло в меня.

Из книг я вычитал его,

открыл в разноголосом хоре,

но первый раз увидел море –

и стало страшно и легко.

Оно звало меня:

«Пойдё-ё-ём!»

и пряталось в тумане синем,

но было лёгким на помине,

и я стал лёгким на подъём.

Пошёл за совесть и за страх

и не обрёл судьбы дороже:

оно надолго въелось в кожу

и запеклось на вымпелах!

Семь степеней его свободы

всегда несёт в себе моряк.

Их не утратишь через годы,

как невозможно дважды сходу

войти в одну и ту же воду

и как нельзя гасить маяк.

Александр Мызников

Он похож на большую перелётную птицу, оставшуюся (или оставленную – Бог ведает, почему) зимовать. Высокий и слегка сутуловатый, по-аристократически нескладный и медлительный. Резко выделяющийся своей отрешённой размеренностью из напрасно снующей вокруг людской толпы.

Всегда сосредоточенно задумчивый: в храме ли с молитвой, на карусельках ли с дочками, в переулках ли нашей Солдатской слободы. В старомодном длинном драповом пальто Александр стоит передо мной на улице, рассказывая про свою жизнь. «Смотри, – растроганно шепчет, выворачивая подкладку, – в каком году пошито, от отца ещё осталось».

Поэтам в России всегда было несладко. Романтикам – в особенности. Даже – обладателям поэтических и журналистских «Золотых перьев». А в Сашином случае – ещё и аспирантам Литературного института имени Горького. Одно из последних мест работы одного из лучших калужских литераторов – городское кладбище. Должность для настоящих поэтов обычная – дворник.

«Далековато от дома было, – сетует Саша, – поэтому в Георгиевский храм – тоже дворником – перешёл. Здесь поближе. Но, жалко, место вскоре потерял…» Почему «потерял» – молчит. Понятно: «производственные проблемы». Где их, этих житейских проблем нет? Даже – у романтиков…

Дни ползут, как змеи в цирке,

и втыкаются ножи.

Раз стихи не помогают,

то кому они нужны?

Раз стихи не помогают

мудрецам и дуракам

измениться, непонятно,

для чего тогда стихам

открывается такое,

что иначе не понять,

и всё лишнее на свете

исчезает, словно «ять»,

и всё лишнее на свете

отступает навсегда,

и хотя бы на минуту

отдаляется беда.

Первую и, похоже, единственную книжку стихов Александр Мызников издал шестнадцать лет назад. Потом были публикации в местных газетах, в журнале «Дружба народов», сценарии на Первом канале. Многое, очевидно накопилось в столе. «Представляешь, я за два года не написал ни одного стихотворения!» – обозначил степень трагичности нынешнего этапа своего творчества Саша. По глазам, по надтреснувшему голосу я понял, цену обуявшего талант молчания.

Если есть на земле неизбывное чувство печали,

если есть на земле неизбежное чувство тоски,

всё равно Я решаю о том, что же было вначале,

и о том, чего не было, стиснув до боли виски.

Если нет на земле ничего, что достойно расплаты,

этой горькой расплаты, единственно ценной – собой,

всё равно Я решаю. И я принимаю утраты.

И земля мне кивает огромной своей головой.

Первую книгу стихов под названием «Личное дело» Александр Мызников впоследствии выбросит на свалку. Как бы в полном соответствии с названием: мол, дело это моё сугубо лично – выбрасывать или нет. Все экземпляры, что не успел раздарить друзьям. У меня остался один из них с подписью автора. «Зачем ты это сделал?» – горько упрекнул я Сашу. «Не знаю», – тяжело вздохнув и сосредоточенно задумавшись, с трудом выдавил из себя он. И после долгой паузы: «Наверно потому, что всё это было по-детски слишком наивно и романтично…»

Стань на колени, ну-ка

дотронься до белых звёзд,

и, если к тебе на руку

спланирует певчий дрозд,

приладит к ладони прутик,

сворачивая в кольцо,

замри, как усталый путник,

улыбкой накрой лицо

и жди – он опять вернётся

и сядет к тебе в ладонь…

Взойдёт озорное солнце,

но ты то гнездо не тронь.

Держи его словно ноту,

ведь мир его очень мал,

как если бы сердце чьё-то

ты в этой руке держал…

Наверное, этим и отличается поэтический талант от всех прочих: умением удержать в ладонях чужие сердца. И – согревать их каждое мгновение. Какой ценой – это уже другая тема. Саша мог бы о ней рассказать, если бы захотел.

Я помню, мы с ним сошлись на Борисе Слуцком. Потом – на Юрии Левитанском. Позже – на Юрии Казакове. Собственно, он для меня его и открыл. Как, например, открыл фантастически талантливого и рано ушедшего Бориса Рыжего. И вот глазами литературного обозревателя из Калуги Александра Мызникова я стал всматриваться в большую часть современной отечественной прозы. Да и поэзии – тоже. А внутри неё отвёл полку и для Сашиных стихов.

В ноябре все дали заоконные

как-то по-осеннему близки,

снятся мне пакгаузы перронные,

телефонные мне чудятся звонки.

Раздаю я мелкие монеты,

ветром наполняю свой карман,