Бернар Кене - [34]

— Я нахожу все это очень преувеличенным, — возразил Бернар, вертя линейку в руке, — ты принимаешь важное, окончательное решение из-за случайного положения вещей. Если это наша ссора с ее отцом так волнует твою жену, я охотно готов пожать руку Паскалю и стереть окончательно всю эту историю.

«Не нужно, чтобы разговор принимал такой оборот, — подумал Антуан, — на словах все как будто устроится, а трудности, конечно, останутся и выступят вновь при первом же случае… Мой выбор сделан… Франсуаза…»

— Нет, — обратился он к брату, — и это не все, есть еще несовместимость настроений между домом Кене и Франсуазой. Нужен развод. Прибавь еще к этому, что за последние шесть месяцев я перестал быть тем человеком, какой здесь нужен. Я работаю без удовольствия и плохо, я это знаю — я потерял веру.

— Это правда, — сказал Бернар, — ты очень переменился. Но все-таки ты ведь хорошо знаешь технику производства и приносил большую пользу. Кто же тебя заменит?

— Скоро у тебя будет маленький Роже Лекурб.

Бернар сделал гримасу.

— Он силен только в книгах!

— Он будет лучше меня. Уверяю тебя, я чувствую себя с каждым днем все менее способным к этому делу. Оно меня больше не интересует; у меня прямо к нему отвращение и я ничего не могу с этим поделать.

— А что же ты будешь делать? Ведь без фабрики вы не будете богаты?.. С понижением франка доход от твоих государственных бумаг не очень-то много тебе даст, да и к тому же…

— Мы обо всем этом подумали и пришли к известному решению. Мы хотим купить дом в Провансе и проводить там большую часть года… Что касается до меня, я люблю, чтобы было тепло, и, если у меня будут автомобиль и ружье, я буду счастлив. У Франсуазы будут дети, сад, цветы; я сохраню очень маленькую квартирку в Париже, чтобы она могла приезжать зимой — послушать немного музыки, повидаться с друзьями…

— Ты будешь страшно скучать.

— Не думай так… Это ты, Бернар, всегда скучаешь. И это-то и заставляет тебя действовать и добиваться… Мне же очень нетрудно развлечься, я напишу, может быть, что-нибудь вроде «Жизни Токвиля». Да и потом, я повторяю тебе, жена моя — всё для меня… Только ты этого никогда не поймешь.

— Никогда! — подтвердил Бернар с некоторым раздражением.

Он подошел к окну и посмотрел на длинный грязный двор, на ломовиков, на рабочих, нагруженных тюками, на все это такое знакомое и обычное движение фабрики. Механик в синей одежде прошел с какими-то железными частями, предназначенными для нового гидравлического пресса. Валяльщик пронес два отрезка материи, желтоватый и ярко-синий, что вызывало веселый контраст. Несколько в отдалении Демар и Кантэр, казалось, спорили с ожесточением, и Бернар знал почему. Над оранжевыми крышами фабрики, на холме, виднелось среди пожелтевших деревьев кладбище Пон-де-Лера.

«И как это Антуан не видит, — думал он, — что это движение и составляет жизнь Кене? Я даже не понимаю, как можно отказаться от всего этого. Нет ничего более прекрасного, более ясного и более нужного в жизни. Это ужасно, когда мужчина подпадает под башмак своей жены. Антуан — конченый человек».

— Что мне сказать тебе? Я не могу удержать тебя насильно. Я осуждаю тебя, и не только из-за интересов нашей фабрики: я считаю то, что мы делаем, очень серьезным и важным, и если буржуазия начнет прежде всего искать для себя счастья, она — погибший класс. Кроме того, я думаю, ты пожалеешь об этом. А затем — поступай как хочешь. Я в состоянии и один править кораблем.

— Это все, что я хотел знать, — сказал Антуан холодно. — Чертовски трудно говорить об этом с дедом.

— Я подготовлю его, — отозвался Бернар. Затем, отбросив линейку, он сказал более оживленно: — Кстати, скажи мне, что ты сделал для станков у воды? Ты говорил, что хочешь там поставить отдельные двигатели? Разве это выгодно?

Для того, чтобы говорить о системе зубчатых колес и о передачах движения, Антуан нашел в себе несколько больше рвения. Перед ним портрет Франсуазы, прелестный и меланхоличный, отрицал серьезность этих задач.

«Но что действительно серьезно?» — думал он, производя свои исчисления.

XXIX

— Здравствуй, — сказал Деламен. — Здравствуй, мудрый человек, умеющий оставаться редким и желанным. Дураки считают нужным видеться каждую неделю. А правда ведь в том, что обновляешься мало.

Он притянул Бернара к свету и долго его разглядывал.

— Однако ты переменился. Повернись-ка — это забавно. Ты принимаешь вид «генерала от индустрии».

— А в чем ты это видишь?

— Ах, дорогой, для этого нужно быть Бальзаком… Ну, что-то определенное, властное… мягкий воротник, хорошо скроенная куртка, прочная обувь… А главное, это выражение — грустное, безжалостное и нежное как у солдат Виньи… Как ты живешь? Последний раз, когда я тебя видел, ты говорил, что загружен делами.

— Да, — отвечал Бернар радостно. — Я искал… Я искал неизвестно чего в том направлении, где нечего искать. Я хотел быть «справедливым». А это невозможно. И это ровно ничего не значит. Можно быть верным своему делу, своим товарищам; можно держать свое слово, это уже очень хорошо, но это и все… Теперь я понял игру, Деламен, и профессионалы могут мне сказать, что я хороший партнер… Странно то, что это не мешает мне оставаться внутренне все тем же — любящим чтение молодым человеком, скромным, наивным и неуверенным, которого ты знал когда-то. Но как только вопрос коснется тканья, во мне просыпается один из моих предков, Кене, он знает, что ему делать, и не идет ощупью… Я сын кормчего и знаю все переходы.