Берлинский боксерский клуб - [59]

Потом я подошел к ванной и постучал.

– Мама? Мама, у тебя все в порядке?

– Да, Карл, – еле слышно ответила она.

Я хотел рассказать маме про Хильди, но, судя по голосу, ей и так было не по себе. Мой рассказ мог окончательно выбить ее из колеи, поэтому я молча спустился к себе в подвал, по-прежнему злой на себя и на родителей.

В подвале я, стащив с себя рубашку, начал делать приседания и приседал до тех пор, пока не заболел пресс. Тогда я перешел к отжиманиям. Не знаю, сколько отжиманий я сделал. Я продолжал отжиматься, даже невзирая на то, что мышцы рук, плеч и груди дрожали от напряжения. Но потом онемевшие от боли руки подогнулись, я растянулся на полу и, совершенно измотанный, какое-то время лежал, прижавшись щекой к прохладным доскам пола.

Потом, собравшись с силами, я поднялся на ноги и посмотрелся в зеркало, которое собственноручно повесил на стенку возле кровати. Глядя на себя в зеркале, я впервые осознал, как сильно мое телосложение изменилось за последние несколько лет. Плечи стали шире и округлее, рельефные бицепсы и предплечья украсил узор вздутых вен, грудь и живот, словно панцирем, прикрывал не слишком толстый, но прочный слой мускулов. Глаза, смотревшие раньше загнанно и испуганно, выражали теперь непреклонную решимость. Даже прыщи прошли без следа. Но несмотря на избыток физической силы, я еще никогда не ощущал себя таким беспомощным от того, что не мог высушить слезы моей сестры.

Тем вечером я открыл пузырек купленных у герра Грюнберга чернил и попытался нарисовать историю про Кроху и Воробья, которая хоть немного порадовала бы Хильди. Но какие бы сюжеты я ни придумывал, все казались мне глупыми, избитыми и несмешными. Сколько бы ни брался за перо, каждый раз выходила никому уже больше не нужная ерунда.

Юношеское первенство Берлина по боксу 1937 года

– Отлично. На-на-наподдай еще. – Неблих придерживал рукой тяжелую грушу, а я, покряхтывая от напряжения, что было сил молотил по ней кулаками. Каждый свирепый апперкот отдавался болью в запястьях. – Те-те-теперь попробуй джебами.

Я переключился на джебы: левой, левой, правой, левой, левой, правой. А потом в другой очередности: правой, правой, левой, правой, правой, левой. Я бил снова и снова – пока не почувствовал, что у меня вот-вот отвалятся кулаки.

Тем временем к нам подошел Воржик. Он встал рядом с Неблихом, дожидаясь, пока мы закончим.

– Хорошо, за-за-заканчивай, – сказал мне Неблих.

Напоследок я пробил джеб слева и жесткий кросс справа. Груша потом долго раскачивалась после моего завершающего удара.

– Ты сегодня от-от-отлично выложился, – сказал Неблих, протягивая мне бутылку с водой.

– А придется выложиться еще больше, – сказал Воржик. – У тебя скоро соревнования.

– Соревнования?

– Ну да. Ты же, кажется, хотел выступить на юношеском первенстве?

В радостном недоумении я уставился на Неблиха: мне это точно не послышалось? Неблих улыбнулся и кивнул головой.

– Мы тебя на него заявили, – сказал Воржик.

Я рассмеялся и обнял Неблиха.

– Рано радуешься, Скелетик, – сказал Воржик. – Тебе придется драться с лучшими из лучших. Так что особо не расслабляйся.

– Я вас не подведу, – пообещал я и протянул Воржику руку. Он мне ее крепко пожал.

Из-за того, что Берлинский боксерский клуб считался исключительно взрослым, я участвовал в соревнованиях гораздо реже большинства моих ровесников. Но зато не потерпел в официальных турнирах ни одного поражения. На двухдневном Юношеском первенстве Берлина выступали лучшие в городе боксеры моложе восемнадцати лет. Именно ради участия в таком первенстве я и тренировался целых три года.

Бои проходили в Гессенском спортивном центре, расположенном в северной части города. Организаторы турнира рассчитывали, что Макс согласится стать его президентом, почетным конферансье или главным судьей, но он был слишком занят – слишком много времени отнимали у него дружба с влиятельнейшими национал-социалистами и хлопоты по организации чемпионского боя с Джимми Брэддоком. Хотя Макс и победил Джо Луиса, американские промоутеры хотели выпустить против Брэддока свою, американскую звезду. Немецкие спортивные журналисты рвали и метали, писали, что американцы не хотят, чтобы чемпионский пояс отправился в Германию. Макс много раз ездил на переговоры в Америку и уже почти целый год не показывался в Берлинском боксерском клубе.

За несколько дней до турнира я поинтересовался у Воржика, не беспокоит ли его, что Макс больше не приходит в его клуб. Воржик пожал плечами:

– Макс появляется и исчезает, когда ему заблагорассудится. Так всегда было и будет. Запомни, Скелетик, для Макса нет в жизни ничего важнее его самого. Иногда мне кажется, что именно благодаря этому он стал великим боксером. Но поэтому же на него никогда нельзя было положиться.

До сих пор ни от Воржика, ни от других членов клуба я не слышал хоть сколько-нибудь неодобрительных высказываний в адрес Макса. Сказанное же сейчас Воржиком живо перекликалось с моими усилиями понять, почему Макс так легко появляется в моей жизни и исчезает из нее, напрашиваясь на сравнение с бантиком на веревочке, которым дразнят котенка, чтобы в последний момент выхватить у него из-под носа.