Берлинская жара - [91]

— Ничего… Иди себе…

Москва, площадь Дзержинского, 2, НКВД СССР, 15 августа

Ссутулившийся, точно старик, Ванин сидел в кресле, которое подтащил к распахнутому окну, и безостановочно курил, глядя на черную, ночную площадь. Несмотря на то, что авианалетов не было уже два месяца, светомаскировку никто не отменял: не горели фонари, окна по-прежнему были затемнены, фары автомобилей и светофоры погашены. Слышно было, как медленно и неохотно расходятся посетители филиала ресторана «Метрополь» в полуподвале на Рождественке. Мужские голоса, перемежаемые трелями женского смеха, гулко разносились в пустынном воздухе, удивляя своей будничной отстраненностью от бушующей где-то войны.

На столе у Ванина лежало недавно расшифрованное донесение от Рихтера.

«Старику.

По совокупности собранных сведений сообщаю. Первое. Берлинская агентура «Интеллидженс сервис» и Управления стратегических служб в приоритетном режиме пытается приблизиться к урановым разработкам рейха. Через канал, предложенный Баварцем СД, Шелленберг изъявил готовность пойти на прямой контакт с британцами, гарантируя свою лояльность предоставлением информации по урановой программе. Является ли такое решение личной инициативой или оно санкционировано Гиммлером, предстоит выяснить. Представитель СИС дал согласие на личную встречу с Шелленбергом, которая может состояться в ближайшие дни. Второе. Агенты УСС располагают выходом на крупных физиков из фрайбургской лаборатории по совершенствованию уранового котла через завербованного ими Освальда Маре. Третье. Как сообщил Рихард Зееблатт, в берлинском институте физики построена центрифуга, на которой обогащение урана доведено до 7 процентов. Работу ведет доктор Эрих Багге в партнерстве с инженерами компании «Багман Мегуин». По мнению физиков, урановая бомба может быть создана к середине будущего года. Четвертое. С большой долей вероятности можно утверждать, что в докладе Гиммлера содержится информация о готовящемся в первой половине сентября испытательном взрыве урановой установки, вероятно, на территории Белоруссии. В настоящий момент ведутся работы по обеспечению данной акции. В частности, гестапо и крипо приказано подготовить к переправке в Белоруссию нескольких вагонов с военнопленными. Шестое. Каждая лаборатория уранового проекта работает в автономном режиме и выполняет конкретную задачу. Полная картина доступна лишь нескольким лицам в рейхе.

Рихтер.

Прощайте, товарищи. Мы погибаем».

В кабинет робко заглянул Валюшкин.

— Товарищ комиссар, — тихонько позвал он, вглядываясь в завесу табачного дыма, — где вы там? Вы просили досье на Ханнелоре Цепфер.

— Давай сюда, — сказал Ванин, не пошевелившись. — Зашторь окно и включи свет… Да не верхний. Лампу.

Валюшкин протянул ему папку. Ванин взял ее, откинул обложку. С фотографии на него глядели удивленные, светлые, почти детские глаза худенькой, миловидной девушки. Ванин сокрушенно вздохнул.

— Елизавета Синичкина. Лиза… Достань-ка, Валюшкин, водку. Там, в шкафу.

— Да я знаю.

— Себе тоже стакан возьми.

Валюшкин принес початую бутылку и два стакана из подстаканника.

— Куда поставить-то?

— На пол ставь. И стул возьми.

Валюшкин подтянул стул, сел и уверенным движением разлил водку по стаканам.

— Кто у нее родители? — спросил Ванин.

— Да никого почти не осталось. Отца и так не было. Мать в прошлом годе от воспаления легких померла. Еще бабка в Калуге. Эта жива.

Ванин долго молчал, прежде чем проглотил водку, и жестко отрезал:

— Не бабка, Валюшкин. Не бабка. А — бабушка.

Берлин, Грюневальд, 16 августа

После ночной грозы неожиданно резко похолодало. В воздухе повисла невидимая морось, при порывах ветра она ложилась на лицо, словно влажная ладонь девушки, и исчезала, когда ветер стихал. Из-за длительной жары земля была усыпана высохшей листвой; возникало ощущение, что уже наступила осень. Большой, рыжий пес, видимо, потерявший хозяина, бегал среди деревьев, волоча за собой поводок, сосредоточенно обнюхивал корни, задирал заднюю лапу и бежал дальше.

Гесслиц и Хартман сидели на полуразвалившейся скамейке в глухой части парка, куда вела едва различимая, заросшая тропинка. С лица Гесслица не сходила тень беды: он никак не мог взять себя в руки, хотя понимал, что пора уже собраться. Хартман курил сигарету за сигаретой: он сидел, уперевшись локтями в колени, щелкал зажигалкой и, не отрываясь, глядел на голубое пламя.

— Тебе надо уходить, — сказал Гесслиц. — Время вышло. Это не пожелание, а приказ.

Хартман сделал последнюю затяжку, щелчком отбросил окурок и сразу достал новую сигарету.

— Чей? — спросил он.

— Мой. Теперь есть только мои приказы.

— А ты?

— А что я? Со мной-то как раз все в порядке. Да и как бросить Нору? А ты… ты и так ходишь по лезвию бритвы. Но теперь в этом нет смысла. У нас больше нет обратной связи… — Голос Гесслица слегка дрогнул. — Одним словом, ты уходишь.

— Не знаю… — задумчиво произнес Хартман.

— Очень быстро они опознают Оле… Оле часто бывал у тебя в отеле. Его видели. А значит, запомнили. Кто-то, может быть, видел его рядом с тобой. На месте Шольца я бы показал его фото всем сотрудникам «Адлерхофа». И кто-нибудь обязательно вспомнит.