Берлинская жара - [19]

Секретарь Краузе, молодой, исполнительный унтерштурмфюрер с блестящим пробором на маленькой, цыплячьей голове, тихо кашлянув, доложил обо всем, что произошло в отсутствие шефа, и напомнил, что в комнате допросов его дожидается штурмбаннфюрер Майер.

— Хорошо, — сказал Шелленберг. — Приготовьте три кофе и принесите туда. Я буду через пять минут.

Шелленберг легко сбежал по пустой лестнице на этаж ниже, где в длинном коридоре маялся от бездействия Майер. При появлении шефа он бодро щелкнул каблуками и вытянул руку в приветствии.

— Идемте, — бросил Шелленберг, не останавливаясь.

Увидев высокопоставленного эсэсовского офицера, арестованный Шварц поднялся на ноги и невольно вытянул руки по швам. На нем была чистая одежда, состоявшая из выглаженных брюк, клетчатой рубашки и пиджака с хлястиком. Он был коротко подстрижен. Под глазом бугром выпирала гематома, пальцы левой руки забинтованы. В глазах Шварца застыл животный страх.

Шелленберг уселся на стул, закинул ногу на ногу. Острые глаза изучающе вцепились в арестованного.

— Не надо стоять, — сказал Шелленберг. — Сядьте.

Майер передал ему черную папку. Шелленберг погрузился в чтение.

Раздался стук в дверь, на пороге возник Краузе с подносом, на котором дымились три чашки кофе.

— Кому, штандартенфюрер? — нагнувшись, спросил Краузе.

Шелленберг оторвался от чтения и недовольно проворчал:

— Вы что, не видите? На подносе три кофе. Нас — трое.

— Слушаюсь. — Краузе быстро расставил чашки и удалился.

Шварц неуверенно взял чашку и отхлебнул кофе. Кончив читать его дело, Шелленберг захлопнул папку и жестким тоном спросил:

— Полагаю, вы не хотите вернуться туда, откуда мы вас вытащили?

Глаза Шварца наполнились слезой, он мелко затряс головой.

— Прошу вас, господин штандартенфюрер.

— Будем считать, не хотите. — Из кармана брюк Шелленберг достал носовой платок и затер им пятно на голенище своего сапога. — В таком случае вы должны нам помочь, хотя бы из благодарности. Тем более наболтали вы довольно, чтобы английские друзья поставили вас к стенке. Поэтому давайте идти до конца, Шварц, или как вас там, если не хотите вернуться в камеру гестапо — а вас там ждут. Будете курить?

— Пожалуйста, — попросил Шварц.

Майер передал ему сигарету и поднес зажигалку.

— Вы сказали, что видели только одного. — Шелленберг постучал пальцем по лежащей на колене папке. — Блондин, светлые глаза, крепкое телосложение, зовут Отто. Впрочем, имя, конечно, фиктивное. Судя по всему, это связной.

— Да, — подхватил Шварц, — он сказал, что приведет меня к резиденту.

— Панков, рыночная площадь, десятого июня, в час пополудни. Все верно?

— Да, так.

— Место — их инициатива?

— Да-да.

— Пароль?

— Пароль не нужен. Я знаю его в лицо.

— И он вас тоже.

— Да.

— Этот канал, он старый?

— Думаю, несколько лет.

— Почему вы никогда не пересекались?

— У нас разные кураторы в СИС. Не было необходимости. Мы ничего о них не знали.

— Почему они вам поверили?

— Думаю, им важно получить сведения из лейпцигской лаборатории. Я обратился к ним до того, как Эбель… проинформировал гестапо. К тому же я знаю пароль.

— Хорошо. — Шелленберг вернул папку Майеру. — Но имейте в виду, Шварц, если хоть что-то, хоть самая малость, пойдет не так, как мы с вами договорились, то прямо с рыночной площади вы отправитесь в следственную тюрьму гестапо. И больше мы с вами не встретимся… — Он помолчал и прибавил: — На этом свете.

— Не сомневайтесь, господин штандартенфюрер, — всхлипнул Шварц и неожиданно перекрестился.

Шелленберг пружинисто поднялся на ноги и, не сказав больше ни слова, вышел в коридор. Майер сопровождал его до кабинета.

— Постарайтесь до десятого справиться с гематомой, — говорил Шелленберг. — Кормите его от пуза, пусть много спит. Создайте ему человеческие условия на одной из наших конспиративных квартир. И вот еще что, на пальцы натяните что-нибудь… ну, вроде резинового напальчника телесного цвета. Одним словом, приведите его в чувство. И пусть перестанет трястись.

Ванзее, 29 мая

Чтобы вывезти Дори на Ванзее, Хартману пришлось оформить специальное выездное разрешение, подписанное военным комендантом Берлина фон Хазе. Неожиданно резко похолодало, установилась странная погода, когда облака несутся по ясному небу, точно табун испуганных лошадей, и солнце, как в калейдоскопе, беспрестанно покрывает землю изменчивыми узорами. По густо-синей равнине озера, разбегаясь во все стороны, струилась взволнованная дрожь. Небольшие волны с хлюпающим плеском вяло колотились под мостками, проложенными меж качающихся лодок и катеров. В отдалении беспечно кучерявился пышной зеленью Лебединый остров. Из каштановых кущ мирно выглядывали черепичные крыши загородных вилл. Казалось, тихий покой установился тут навечно. И только скользящие по тревожной воде солнечные прожекторы наводили на мысли о войне и бомбежках.

— Боже мой, какая тишина, — промолвила Дори. — Люди покинули этот мир.

Они дошли до края мостков, где кто-то забыл стульчик для рыбной ловли.

— Еще недавно здесь было полно ресторанчиков и кафе, — сказал Хартман. — Звучала музыка. Гуляли люди. А теперь все сидят дома.

— Или гибнут на фронте, — хмуро дополнила Дори.