Берлинская лазурь - [13]

– А, это джин-тоник.

– Да, но при таком освещении смотрится абсолютно магическим зельем.

– В этом свете все смотрится не тем, чем кажется.

В этот момент на танцпол въехал карлик на инвалидном кресле. Лиза умоляюще взглянула на Катю.

– Пожалуйста, скажи, что ты тоже это видишь!

– О, это очень известный местный персонаж, – вмешался Ханс, – завсегдатай.

– Но… зачем?

– Что «зачем»? Ему же тоже хочется веселиться!

– Но как? Он же не может танцевать, а остальное…

– Думаешь, ему никто не дает? Ошибаешься, он редко когда уходит отсюда обиженным.

Глаза Лизы еще больше округлились, намереваясь выпасть из орбит, а челюсть и так давно валялась на танцполе.

– Говорят, у него есть одно безусловное достоинство, – Ханс сделал вид, будто пытается облизать свой нос, – с его ростом более чем удобно.

Лиза поежилась.

– Зря, откуда ты знаешь, может, это будет лучший секс в твоей жизни. Член не всегда все решает.

– Может, но пойдемте лучше танцевать.

Одно было несомненно хорошо: от картинки карлика с языком ее либидо сжалось и притаилось, а значит, больше не мешало развлекаться. Они переходили с одного танцпола на другой, периодически останавливаясь возле бара, где красноватая подсветка создавала ощущение какого-то артхаусного фильма. Это, безусловно, возбуждало. Лизе нравилось рассматривать раскрепощенных людей. Ее восхищало, как они непринужденно занимались сексом у всех на виду. Сама она не могла похвастаться такой свободой и принятием себя. Оставалось делать вид, что не замечает знаки внимания, хотя ей чертовски хотелось пуститься во все тяжкие.

Катя уже с видимым усилием пыталась удерживать дистанцию. Было очевидно, что ей нравится этот мужчина и она готова с ним абсолютно на все. Но ей хотелось растянуть удовольствие. Поцелуи, танцы, объятия – пока этого достаточно, не стоит суетиться. Ханс же, несмотря на свои сорок пять, чувствовал себя мальчишкой. Он понимал, что его жизнь уже никогда не станет прежней. Рутина и попытки вписаться в нормальное общество закончились, и теперь начнется то, о чем он всегда мечтал: страсть и драйв бок о бок с человеком, полностью разделяющим твои жизненные принципы.

– Все мои ровесники – скучнейшие зануды. Они ложатся спать в десять вечера, чтобы не проспать ненавистную работу и лишний раз не видеть невыносимую жену. А я зажигаю в «Киткате» с двумя прекраснейшими русскими барышнями. И кто тут везунчик?! – в ответ на это девушки смеялись и прижимались к нему с двух сторон, дабы он мог в полной мере ощутить себя королем вечеринки.

Они разошлись под утро. Ханс учтиво вызвал такси, бережно усадил в него подружек и еще долго провожал их взглядом. Катя смотрела в окно и, вопреки обыкновению, была расслаблена и спокойна, будто наконец достигла заветной цели, дотерпела, дождалась, добежала, и теперь можно выдыхать. Уставшая больше всех Лиза дремала у нее на плече, но, судя по порой вырывающимся неровным вздохам, ей снилось, что она все еще в клубе, но уже гораздо менее стеснительна. Буквально через пятнадцать минут они были дома. Скинув туфли в прихожей, Катя рухнула на кровать и радостно взвизгнула:

– Йе-е-е-ей! У меня теперь есть два метра моего собственного Берлина, ура! Спасибо тебе огромное, моя дорогая, что помогла мне с коммуникацией сегодня. Я думаю, дальше мы как-нибудь разберемся. В конце концов, заставлю его выучить русский язык. Судя по всему, он вполне готов и не на такое.

– Похоже на то. Не каждый день в стране победившего феминизма встречаешь такую архетипическую женщину.

– О да! Он мне еще в переписке сокрушался, что, мол, я же ничего не подразумеваю, меня просто воспитывали как джентльмена, подать руку, открыть дверь, помочь донести сумку. А тебе на это или обвинения в харассменте, или «ты думаешь, я сама не могу?» Будто бы у них что-то ценное отбирают. Притом что он явно не из тех, кто будет что-то запрещать или хотя бы как-то регламентировать действия своей женщины. Это точно не про него, я на это сразу обратила внимание.

– Он вообще производит впечатление очень гармоничного мужчины, без излишней драмы и страданий, хоть и разведенный. Может, их этому как-то учат? Пока наши в каких-то страшных подвалах постигают садомазохистское учение о том, что мужчины не плачут, не сдаются и не должны особо сильно отличаться от обезьяны, тут они изучают зрелость личности, умелый секс и способность заботиться о себе и других? Пожалуй, я тоже задержусь здесь чуть подольше, завтра поищу себе отдельную квартиру.

– Да не торопись, ты нисколько меня не смущаешь.

– Понимаю, но я все же привыкла жить одна, и потом, мне будет неловко приводить кого-то на диванчик в твою гостиную.

– О-о-о-ох! Наш Лизок вразнос пошел, ай пошел, да как пошел, – напела Катя на некий усредненный русско-народный мотивчик. – Мне нравится твоя динамика, дорогая!

Лиза вскинула ладонь ко лбу, щелкнула воображаемыми каблуками, как бы отдавая честь, и с загадочной улыбкой скрылась за дверью. Она чувствовала, что не только у Кати начинается совершенно новая жизнь. Ее это тоже обещало коснуться. Едва положив голову на подушку, она провалилась в сон, успев только пробормотать древнее детское заклинание: «Сплю на новом месте, приснись жених невесте». Она всегда так делала. И иногда, вглядываясь во впервые встреченных мужчин, замечала уже знакомые черты. От этого мимолетная связь приобретала оттенок кармической предопределенности. А потом все равно оказывалась лишь очередным челленджем. Но не будь всего этого, она не стала бы тем, кто она есть. И, конечно, не была бы сейчас в Берлине.