Берлинская флейта [Рассказы; повести] - [45]
— Но ведь это дело добровольное? — спросила она.
— Гм, — усмехнулся он. — Конечно, я могу отказаться, но… не знаю, поймешь ли ты… Дело в том, что положение в Польше сейчас очень обострилось… там сейчас решается судьба всего польского народа, и нам вовсе не безразлично, как она решится… Могу ли я отсиживаться в теплом углу в то время, когда на баррикадах идет жаркая схватка? Нет, не могу! Да, я жизнью своей рискую, но иначе поступить не могу! И сейчас я должен быть там, где наиболее нужен… Родине! Такие вот, значит, пироги… Но ты не грусти, не беспокойся! Наша свадьба не отменяется, она только переносится на более поздние сроки! Я тебе буду писать, я тебе… я тебе вызов сделаю! Польшу увидишь, другие страны! Что нам киснуть в нашем Дебальцеве!
И этот исчез куда-то бесследно.
И другие исчезали бесследно по весьма важным причинам…
Много позже их всех она видела в полном здравии, с женами и детьми.
Болела, долго лежала в больнице.
Выписалась, навсегда уехала в свое Ляпино на высоком оползневом берегу моря.
От случайной связи с запойным скотником у нее родилась немая девочка…
Иногда они выходят к глубокому глинистому обрыву.
Стоят, смотрят на бесконечные пенистые волны.
Оптимизм
Когда-то поэтом я был. Выйдешь, бывало, в сад, смотришь и шепчешь:
Или:
Соседке посвящал:
Станку:
Вахтеру:
Да, когда-то во всем, куда ни глянешь, содержалась поэзия, все вызывало восторг, удивление, слезы… А потом все вдруг одним махом куда-то исчезло… Ночь просидишь, промаешься — и ни одной строчки, ни одной поэтической мысли…
Уехал, завербовался на край света, в Якутию, в Оймякон…
И замерзал, и бит был, и сам на кого-то нападал…
А сейчас вот домой еду…
Облысение… пародонтоз… радикулит… геморрой…
Но нет, я не унываю, нет! Не унываю и верю, что поэзия еще придет, вернется!
Очень надеюсь и верю, сучий твой потрох.
Зачем?
Закончив маневровые работы, составитель поездов Иван Ильич Христодулов побрел к тепловозу.
Ему нездоровилось.
Слева мрачно шумело ночное море, справа мрачно горбились и зияли разбитыми окнами списанные вагоны.
Христодулов поднялся на тепловоз и вошел в кабину. Машинист тепловоза Виктор Петрович Колесник отложил в сторону газету и надвинулся на Христодулова.
— Ты мне не нравишься, — надвигаясь и сжимая, сказал он. — Ты слишком долго делал маневры.
— Нездоровится мне, пусти, — сказал Христодулов.
— В таком случае сеанс ударотерапии будет вам весьма кстати, — сказал Колесник, снял с головы Христодулова шапку и выдернул из его некогда пышной шевелюры клок волос.
Христодулов взвизгнул от боли.
— Прошу ужинать, — сказал, отпуская, Колесник. — Картошечка, сальце, чаек.
— Не хочу. Аппетита нет. Нездоровится, — ответил Христодулов.
— Тогда хоть чайку попей. Чай свежий, индийский, — сказал Колесник, протягивая кружку.
Христодулов сделал глоток, поморщился и выплеснул чай в окно.
— Ты зачем это сделал? — надвигаясь и сжимая, спросил Колесник. — Ты зачем это сделал с индийским чаем?
— Ты бросил в него соли. Пусти, я на пост пойду, — отвечал Христодулов.
— А что тебе соль? — продолжая сжимать, спросил Колесник. — Или пиндосы уже не любят соленого? Или ты уже не пиндос?
Христодулов мычал, хрипел, конвульсировал.
— Ладно, — отпуская, сказал Колесник. — Иди на свой вонючий пост. Там тебе крысы когда-нибудь нос отгрызут.
Христодулов открыл дверь, но Колесник схватил его за штаны, подтащил и сказал:
— Да не ходи ты, Иван Ильич, на этот пост. Спи со мной. Я тебе царскую постель сделаю.
Он постелил на полу мешковину и ветошь, и Христодулов лег.
Колесник спрятал остатки еды в портфель, помочился с тепловоза, выключил свет и лег рядом. Ему приснилось, что рядом с ним жена, и он обнял Христодулова, а Христодулову приснилось, что его судят за разбитый вагон и приговаривают к смерти через удушение.
— О, да ты уже не пиндос, а китаец! — сказал утром Колесник. — Где твои глаза? Что-то, брат, ты совсем запаршивел. Маневры делаешь долго, хороший индийский чай кажется тебе соленым, а во сне ты кричишь и пердишь. Придется мне за тебя взяться. Вот сейчас сменимся, и я поведу тебя в сауну.
— Да не хочу я никакой сауны, домой я пойду, — отвечал Христодулов.
— Пойдешь, пойдешь! Сауна — это вещь. Ты ведь не знаешь, что это такое!
И он повел его в сауну локомотивного депо, куда не каждого пускали, но Колесника, близкого к локомотивной элите по партийной и профсоюзной активности, пускали, а вместе с ним пропустили и Христодулова.
Там ему стало плохо, и он умер.
Ночь. Идут маневровые работы. Справа мрачно шумит море, слева мрачно горбятся и зияют разбитыми окнами списанные вагоны.
Составитель подает команды, Колесник автоматически выполняет.
Всем хорош новый составитель: и подвижен, и ловок, и сообразителен, а все же чего-то в нем не хватает.
И Колесник скучает, томится, мается.
«Зачем я его повел в сауну?» — думает он, глядя из окошка на беспокойное море.
Тан и Чвень
Они познакомились в условиях непроходимых джунглей, колючей проволоки и ядовитых испарений АКЗП-10. Тан был банщиком, Чвень — скотником. Они сдружились, и более образованный Тан стал обучать менее образованного Чвеня правильному произношению фразы «Ich liebe dich».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новая, после десятилетнего перерыва, книга владимирского писателя, которого называют живым классиком русской литературы. Минималист, мастер короткого рассказа и парадоксальной зарисовки, точного слова и поэтического образа – блистательный Анатолий Гаврилов. Книгу сопровождают иллюстрации легендарного петербургского художника и музыканта Гаврилы Лубнина. В тексте сохранены особенности авторской орфографии и пунктуации.
![Вопль впередсмотрящего [Повесть. Рассказы. Пьеса]](/storage/book-covers/f8/f84dfe47cec735dc103cd68415e4c80788a1b14e.jpg)
Новая книга Анатолия Гаврилова «Вопль вперёдсмотрящего» — долгожданное событие. Эти тексты (повесть и рассказы), написанные с редким мастерством и неподражаемым лиризмом, — не столько о местах, ставших авторской «географией прозы», сколько обо всей провинциальной России. Также в настоящее издание вошла пьеса «Играем Гоголя», в которой жанр доведён до строгого абсолюта и одновременно пластичен: её можно назвать и поэмой, и литературоведческим эссе.Анатолий Гаврилов родился в 1946 году в Мариуполе. Не печатался до 1989 года.
Что вы сделаете, если здоровенный хулиган даст вам пинка или плюнет в лицо? Броситесь в драку, рискуя быть покалеченным, стерпите обиду или выкинете что-то куда более неожиданное? Главному герою, одаренному подростку из интеллигентной семьи, пришлось ответить на эти вопросы самостоятельно. Уходя от традиционных моральных принципов, он не представляет, какой отпечаток это наложит на его взросление и отношения с женщинами.
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.
Пространство и время, иллюзорность мира и сновидения, мировая история и смерть — вот основные темы книги «Персона вне достоверности». Читателю предстоит стать свидетелем феерических событий, в которых переплетаются вымысел и действительность, мистификация и достоверные факты. И хотя художественный мир писателя вовлекает в свою орбиту реалии необычные, а порой и экзотические, дух этого мира обладает общечеловеческими свойствами.
Повесть — зыбкий жанр, балансирующий между большим рассказом и небольшим романом, мастерами которого были Гоголь и Чехов, Толстой и Бунин. Но фундамент неповторимого и непереводимого жанра русской повести заложили пять пушкинских «Повестей Ивана Петровича Белкина». Пять современных русских писательниц, объединенных в этой книге, продолжают и развивают традиции, заложенные Александром Сергеевичем Пушкиным. Каждая — по-своему, но вместе — показывая ее прочность и цельность.
Собрание всех рассказов культового московского писателя Егора Радова (1962–2009), в том числе не публиковавшихся прежде. В книгу включены тексты, обнаруженные в бумажном архиве писателя, на электронных носителях, в отделе рукописных фондов Государственного Литературного музея, а также напечатанные в журналах «Птюч», «WAM» и газете «Еще». Отдельные рассказы переводились на французский, немецкий, словацкий, болгарский и финский языки. Именно короткие тексты принесли автору известность.
Новая книга рассказов Романа Сенчина «Изобилие» – о проблеме выбора, точнее, о том, что выбора нет, а есть иллюзия, для преодоления которой необходимо либо превратиться в хищное животное, либо окончательно впасть в обывательскую спячку. Эта книга наверняка станет для кого-то не просто частью эстетики, а руководством к действию, потому что зверь, оставивший отпечатки лап на ее страницах, как минимум не наивен: он знает, что всё есть так, как есть.