Берлин - 45 - [64]
После окончания боёв в интервью одному из корреспондентов центральных газет Берзарин сказал: «Думаю, что такого массового героизма, какой проявлялся в эти дни в битве за Берлин, ещё никогда не было. Да, да, поверьте мне, старому солдату. В чём секрет этого героизма, понять нетрудно: желание быстрее добить врага и победно закончить войну. И как результат этого — всеобщее воодушевление! И, конечно, воинское мастерство и труд. Солдатский подвиг рождается в труде. Без этой взаимосвязи невозможно понять и правильно оценить героизм советских воинов…»
Самое прекрасное после вдохновения — это самоотверженность; вслед за Поэтом первым идёт Солдат; не его вина, если ему суждена доля илота.
Армия слепа и бессловесна. Она бьёт наугад оттуда, куда её ставят.
Ей ничего не надо, и она действует механически. Это большая машина, которую приводят в движение и которая наносит смерть; но это и нечто такое, что способно страдать.
Бои продолжались с прежним ожесточением. 30 апреля передовые группы 5-й ударной ворвались в Имперскую канцелярию.
В коридорах — вороха бумаг. Пачки листовок, перевязанные шпагатом. Отпечатаны, видимо, в той самой типографии, которую только что разнесли в пух и прах орудия большой мощности и сапёры из штурмовых групп. На одной из них воззвание Йозефа Геббельса к берлинцам и солдатам гарнизона: «Браво вам, берлинцы! Берлин останется немецким! […] Уже движутся отовсюду к Берлину корпуса и армии, готовые защищать столицу, нанести решающее поражение большевикам и в последние часы изменить судьбу нашего города…»
Бои продолжались. А новый советский комендант Берлина часть своего времени и энергии уже тратил на то, чтобы на освобождённой от нацистов территории гражданское население почувствовало бы себя действительно освобождённым. И прежде всего было необходимо, чтобы в полную силу заработали тылы: ротные и батарейные повара, согласно отданному приказу, должны делать дополнительную закладку и кормить гражданских.
Из воспоминаний бывшего командира 771-го артиллерийского полка 248-й стрелковой дивизии 5-й ударной армии полковника В. А. Жилкина: «Кажется, 29 апреля мы оказались в расположении полков своей дивизии, в зоне вражеского пулемётно-артиллерийского и миномётного огня. С наступлением темноты наша 6-я батарея произвела смену позиции, чтобы участвовать в штурме главного объекта немецкой обороны.
Здесь я должен уточнить, что карт Большого Берлина у нас оказалось мало, на всех офицеров не хватало. Командующий артиллерией корпуса пообещал нам, что выдаст нам некоторое количество карт дополнительно. Указали координаты, и я с двумя автоматчиками отправился в штакор. Это был уже «тыл». Я стал свидетелем того, как берлинцы, старые и малые, начали выбираться из подвалов и других укрытий. У афишной тумбы уже толпилось до десятка немцев, они читали наклеенный там приказ коменданта города. Возвращаясь с пачкой карт, полученных в штабе корпуса, я увидел порядочную толпу. Стоял грузовик, и двое наших солдат выдавали немцам хлеб и консервы. Под напором голодной толпы солдаты растерялись. Подбирая немецкие слова, я крикнул, призывая соблюдать порядок. Мгновенно люди вытянулись в цепочку: слова мои подействовали.
В сторонке, не решаясь подойти к толпе, стояла ветхая старушка с девочкой 10–12 лет. Обращаясь ко мне, офицеру, старушка стала что-то лепетать. Фразы её можно было понять и без перевода — от голода у неё блестели глаза. Рот у её внучки был раскрыт, она делала глотательные движения. Я взял у солдат из ящика банку консервов, буханку хлеба и отдал старой женщине. «Данке щён, данке щён», — шептала старушка, а девочка протянула руку, и на раскрытой ладошке лежали золотые женские часики. Я сделал отрицательный жест рукой, как мог, пояснил, что вот-вот стрельба закончится. Вся толпа стояла тихо и смотрела на меня, как на чудотворца. Снабженцы пояснили мне, что раздача продуктов ведётся по приказу советского коменданта. В тот день Берзарин накормить берлинцев не мог, конечно, но он сеял надежду на спасение…»
Штаб Берзарина в те дни по-прежнему размещался в Карлсхорсте, в комплексе зданий бывшего сапёрного училища сухопутных войск. Несколько дней назад 301-я стрелковая дивизия выбила отсюда элитное подразделение немцев, и теперь из училища расходились приказы, обращённые не только к наступающим войскам, но и к тылам, а также к берлинцам. Комендант Берлина уже действовал. 30 апреля в освобождённых кварталах города было расклеено обращение — знаменитый Приказ № 1:
