Беркуты Каракумов - [195]
— Ладно, — сказала я, — прощайте, Тувак-эдже, и вы, Кандым-ага, прощайте. Вы так хотели, не я. Кто из нас прав, кто виноват, люди рассудят.
Я еле-еле дотащилась до дома Наиле. Вконец обессиленная, присела на чемодан отдохнуть. В боку кололо, под сердцем шевелилось и толкалось то, чему скоро предстояло появиться на свет.
— Сиди тихо! — шепотом прикрикнула я.
"Оно" словно поняло — угомонилось.
Из дома доносились голоса, форточка была открыта. Я прислушалась: Тойли! Вот шустрый! Когда успел? Всего две ночи не ночевала я здесь, а он уж пронюхал, заявился бедняжку Найле своими признаниями изводить. Или не он?
Я подошла к окну. Точно — он.
— …Но мучай меня, Неля-джан!.. Дня без тебя прожить не могу. Каждый раз, когда ты снишься, выворачиваю тюбетейку наизнанку и снова ложусь…
— Зачем наизнанку? — это голос Найле.
— Старики утверждают: если так сделать, сам приснишься девушке, которую во сне видел.
— Врут твои старики — ни разу не видела тебя во сне…
Я послушала еще немножко. Но не стоять же мне было под окном целую ночь…
Увидев меня, Тойли поперхнулся чаем и закашлялся. Мы с Найле рассмеялись, особенно безжалостно хохотала она. Мне показалось, нарочито хохотала, без желания.
Когда сконфуженный Тойли ушел, я поведала, что приключилось со мной.
— Подумаешь! — сказала Найле. — Ерунда все это. Живи здесь, как и жила. Вернется твой Тархан — все наладится. Эх, Аня-джан, Аня-джан… Помнишь Тархана?
— Еще бы! — ответила я.
— Я тоже любила, — мечтательно сказала Найле. — Начну вспоминать — сказку вспоминаю. Каждый вечер встречались. По городу — в Казани это было — до изнеможения бродили. Подходим к дому — расстаться сил нет. А снег сыплет сверху. И петухи поют, полночь извещая. А мы стоим и стоим. Папа с мамой мирились с этим: отец выйдет во двор, покашливает — пора, мол, хватит мерзнуть. А мы, как маленькие, за поленницу прячемся, друг к другу прижавшись. Ахмед глаза мои целует, а я себя не помню, голова кружится. Каждое свидание словно последним для нас было. "Отпусти, — шепчу ему, — рассвет скоро, люди выйдут…" А он дыханием пальцы мои греет. Домой приду, сапоги сброшу — ноги как ледышки, целый час дрожу под одеялом, а в сердце — костер горит, Ахмеда в мыслях обнимаю. Скоро увижу его, если военком мою просьбу уважит. Обещал, лично с ним говорила. Отыщу Ахмеда, и станем в одном госпитале работать — он ведь тоже врач, только не терапевт, а хирург.
— Жаль, что не училась вашей профессии, — позавидовала я. — Вместе с тобой поехала бы на фронт.
— Правильно, молодец, — насмешливо одобрила Найле. — А малыша — в вещмешок и за спину. Так, что ли?
— Еще неизвестно, будет ли он, — сказала я.
— А это уж ты мне на слово поверь, — Найле легонько похлопала меня по плечу. — Поверь, девушка, осечки не будет.
Я поверила.
Опять было у нас общее собрание колхозников. Речь шла о почине краснодарцев, которые предлагали засеять овощами сверхплановые земли.
— Такое дело и нам под силу, — сказал Кемал-ага. — Свежие овощи для войны — все равно что боеприпасы.
Его поддержали:
— Осилим сверхплановые!
— Нашим только намекни: "Сейте!" — об остальном беспокоиться не надо!
— Кейик, ты своих женщин поторопи!
— Они сами себя торопят, Кемал. За нами не задержится.
— Под овощи получше участки надо!
Да, дружным был наш колхоз, душа на него радовалась. Таких, как Патьма-эдже да мои старики, раз-два и обчелся, на одной руке пальцев хватит.
Кемал-агу беспокоило положение с медпунктом.
— Трахомные твои поправляются? — осведомился он у Найле, провожая нас после собрания.
— Их почти не осталось, — заверила она.
— Гляди! — пригрозил он. — Не вешай больных на мою шею! Нового врача когда еще в районе выпросим, так Патьма живо их к рукам приберет. А может, еще не возьмут тебя, а? Что там, мужчин не хватает, что ли?
Видно было, что ему очень жаль расставаться с Найле — она была и врачом хорошим, женоргом. Однако повестка из военкомата пришла. Принес ее запыхавшийся Пошчи-почтальон.
— Можно подумать, не ты на лошади ехал, а она на тебе, — пошутил Кемал-ага. — С худыми вестями или с добрыми?
— Затрудняюсь сказать, шалтай-болтай, — развел руками Пошчи. — Сроду мобилизационных повесток женщинам не носил, да вот на старости лет сподобил аллах.
— Мне?! — шагнула к нему Найле и вся засветилась, будто фонарь у нее внутри зажгли. Она пробежала глазами бумагу. — Послезавтра утром должна быть на призывном пункте! Ура!
Я обняла подругу, не в силах сдержать слезы.
Пошчи-почтальон молчал, покрякивал.
Кемал-ага откашлялся, но все равно в голосе его не было обычной твердости.
— Найле… Алмагуль… обеих вас люблю… как дочерей родных люблю… Пусть светлой будет дорога твоя, Найле… пусть удача твоим караван-баши будет… Не место женщине На войне… нет, не место!.. Не пустил бы, будь моя воля. Но есть святые желания, над которыми никто не властен, кроме совести человека… Иди, дочка, что еще могу сказать…
— Спасибо, милый Кемал-ага! — взволнованно произнесла Найле, и на глазах ее заблестели слезы. — Спасибо! Пусть и у вас тут все хорошо будет. Война кончится — обязательно вернусь к вам!
— Я и не сомневаюсь в этом, — кивнул Кемал-ага.
Жил-был на свете обыкновенный мальчик по прозвищу Клепа. Больше всего на свете он любил сочинять и рассказывать невероятные истории. Но Клепа и представить себе не мог, в какую историю попадет он сам, променяв путевку в лагерь на поездку в Кудрино к тетушке Марго. Родители надеялись, что ребенок тихо-мирно отдохнет на свежем воздухе, загорит как следует. Но у Клепы и его таксы Зубастика другие планы на каникулы.
Без аннотации Мохан Ракеш — индийский писатель. Выступил в печати в 1945 г. В рассказах М. Ракеша, посвященных в основном жизни средних городских слоев, обличаются теневые стороны индийской действительности. В сборник вошли такие произведения как: Запретная черта, Хозяин пепелища, Жена художника, Лепешки для мужа и др.
Без аннотации Рассказы молодого индийского прозаика переносят нас в глухие индийские селения, в их глинобитные хижины, где под каждой соломенной кровлей — свои заботы, радости и печали. Красочно и правдиво изображает автор жизнь и труд, народную мудрость и старинные обычаи индийских крестьян. О печальной истории юной танцовщицы Чамелии, о верной любви Кумарии и Пьярии, о старом деревенском силаче — хозяине Гульяры, о горестной жизни нищего певца Баркаса и о многих других судьбах рассказывает эта книга.
Без аннотации Предлагаемая вниманию читателей книга «Это было в Южном Бантене» выпущена в свет индонезийским министерством общественных работ и трудовых резервов. Она предназначена в основном для сельского населения и в доходчивой форме разъясняет необходимость взаимопомощи и совместных усилий в борьбе против дарульисламовских банд и в строительстве мирной жизни. Действие книги происходит в одном из районов Западной Явы, где до сих пор бесчинствуют дарульисламовцы — совершают налеты на деревни, поджигают дома, грабят и убивают мирных жителей.
Повесть известного китайского писателя Чжан Сяньляна «Женщина — половинка мужчины» — не только откровенный разговор о самых интимных сторонах человеческой жизни, но и свидетельство человека, тонкой, поэтически одаренной личности, лучшие свои годы проведшего в лагерях.
Меня мачеха убила, Мой отец меня же съел. Моя милая сестричка Мои косточки собрала, Во платочек их связала И под деревцем сложила. Чивик, чивик! Что я за славная птичка! (Сказка о заколдованном дереве. Якоб и Вильгельм Гримм) Впервые в России: полное собрание сказок, собранных братьями Гримм в неадаптированном варианте для взрослых! Многие известные сказки в оригинале заканчиваются вовсе не счастливо. Дело в том, что в братья Гримм писали свои произведения для взрослых, поэтому сюжеты неадаптированных версий «Золушки», «Белоснежки» и многих других добрых детских сказок легко могли бы лечь в основу сценария современного фильма ужасов. Сестры Золушки обрезают себе часть ступни, чтобы влезть в хрустальную туфельку, принц из сказки про Рапунцель выкалывает себе ветками глаза, а «добрые» родители Гензеля и Гретель отрубают своим детям руки и ноги.