Беркуты Каракумов - [155]

Сапалы осушил вторую рюмку. И медленно жевал, слушая жену. Тревога ее передалась и ему. Как бы старший брат не наделал глупостей, не раздал до его приезда все ценные вещи. У матери в самом деле должно остаться немало старинных украшений. Помнится, когда Сапалы был еще совсем маленький, она часто надевала их, стоя перед зеркалом. Мать была молодой, стройной, и брошки, браслеты причудливой чеканки, с рубиновыми каменьями, серьги, нагрудные подвески из монет очень шли ей. Все на ней загадочно сверкало, и было так красиво, что глаз не оторвешь. Да, много лет с тех пор прошло, немудрено, что он давно позабыл о тех ожерельях. Не напомни Джовхар, и не вспомнил бы. А сейчас все в памяти всплыло как цветной сон. "В самом деле, где они сейчас, эти украшения?.. Если даже отдала в свое время жене Вепалы, так ведь та тоже умерла. Наверно, опять припрятала…"

Жена Вепалы умерла пять лет назад от укуса змеи. Собирала топливо в лощине между барханов и не заметила дремавшую под сухими саксауловыми ветками кобру. Та и ужалила ее в руку. Бедняжка не успела до дому добежать. И осталась семилетняя Кейик без матери. Сапалы и Джовхар взяли девочку к себе. Легко ли, мол, ребенку без женской, без материнской ласки. Да и отца она не больно часто видела. Вепалы месяцами пропадает в пустыне, пасет овец. Вот и пожалели они девочку, уговорили Вепалы отпустить ребенка в город. Правда, долго не пришлось уговаривать. Хоть и тугодум, а уразумел сразу, что дочке будет получше в доме младшего брата.

Хоть и мала еще была первоклассница Кейик, а уже умела неплохо хозяйничать, помогала Джовхар управляться с домашними делами. И за детьми присматривала. Даже пеленки стирала. А через год она научилась готовить и нехитрые блюда. Смышленая девочка, очень смышленая. А может, и правда, что сельские дети привыкают к труду раньше, чем городские?..

Вепалы остался там, где и жил; можно сказать, в самой середке Каракумов. И мать до своего последнего часа жила при нем. Правда, это считается только, что при нем. А на самом деле жила старушка одна. Ведь сын круглый год все в песках да в песках. Редко когда удавалось ому оставить скот на чолуков и на день-другой сбегать в аул, чтобы проведать матушку.

Пока Сапалы сидел, подперев щеку рукой, и предавался воспоминаниям, устремив невидящий взгляд да полуопорожненную бутылку, Джовхар трижды налила в пиалу чаю из большого фарфорового чайника и вылила обратно — так чай лучше заваривается и дух становится гуще. Придвинула пиалу с чаем к мужу, гадая, сказать или не сказать еще кое-что. А это "кое-что" было самое главное. Поэтому стоит хорошенько подумать, прежде чем рот открыть. Она и себе налила чаю, отхлебнула и заговорила проникновенным голосом, сделав вид, будто только что вспомнила:

— Да, дорогой, вот о чем я еще думаю… Не знаю, право, как ты на это посмотришь… В глаза тебе люди, может, и не скажут, а за глаза осудят: сам, мол, в столице живет, в машине разъезжает, а старший брат в одиночестве прозябает, и в стужу, и в жару среди песков овец пасет. Непременно станут так говорить. И, чего доброго, всю вину на меня свалят. Скажут: "Конечно, если бы от Сапалы зависело, он бы разве не отвел родному брату в своем доме угол; но эта змея, что рядом с ним, не хочет позаботиться о Вепалы". А подумать, ведь и правда — жалко, что ли, для него хлеба кусок? Поможем ему подыскать хороший участок где-нибудь поблизости. Денег у него, наверное, куры не клюют. Куда ему их тратить, живя в пустыне… Я думаю, Вепалы будет только рад, если ему представится возможность жить рядом с единственной дочкой. Когда поедешь, скажи ему: "Хватит тебе скитаться по пустыне. Хватит нам, двум родным людям, жить в разных концах земли. Перебирайся-ка к нам, в город. Ныло бы здоровье, а те пятьдесят голов овец, которые ты имеешь, всегда найдутся". Поговори-ка с ним об этом.

О хозяйстве Вепалы Джовхар намеренно упомянула так небрежно, хотя знала, что овец он имеет не более тридцати да еще, кажется, пару-другую верблюдов. Если их продать, то, даже по приблизительным подсчетам Джовхар, можно отгрохать шикарный дом.

— Он, конечно, привык к простору, ему у нас покажется тесно. Но может немного потерпеть, пока построит себе дом в пять-шесть комнат. Разве мы не понимаем: каждому хочется иметь свой собственный угол. Так спокойнее жить на свете. Вот и пусть живет себе, сад разводит…

Сапалы потер лоб, покрытый испариной от выпитого. Он представил себе на месте той времянки, куда ездил сегодня за Арсланом Агаевичем, огромный кирпичный дом, крытый шифером, с высоким забором и голубыми воротами. Хозяин времянки уже давно намекал, что собирается продавать участок. Если продаст, кончится их с Арсланом Агаевичем лафа. Сколько он, интересно, запросит?..

— Ну, что ты молчишь? Разве я не права? Не права, скажи?

— Права, права, — пробормотал Сапалы и опять наполнил коньяком рюмку.

3

Сапалы качнуло вперед. Он понял, что задремал. Потирая лоб, смущенно посмотрел на шофера. Загорелое лицо Хемры сливалось с темнотой, и только по его блеснувшим зубам Сапалы понял, что тот усмехнулся.

Они выехали затемно, намереваясь большую часть пути преодолеть по прохладе. Хемра крепко держал баранку и напряженно всматривался вперед. Даже днем мудрено было не потерять еле приметную дорогу, обозначившуюся двумя параллельными неглубокими выемками, оставленными колесами машин. А при тусклом свете фар только опытный шофер мог видеть ее. Вдоль колеи мелькала, выносясь из темноты навстречу, чахлая растительность. Дорогу то и дело перебегали зайцы. Шарахались джейраны, перепуганные погромыхиваньем мчащегося по их владениям грузовика.