Берко кантонист - [52]
При разверстке рекрутов перед набором с каждой тысячи душ коренного населения назначались семь рекрутов, с тысячи же еврейских душ брали десять рекрутов. Очередные ежегодные наборы иногда миновали русскую деревню; в среднем коренное население давало через год. Поэтому неравенство еще усиливалось. Евреи в общем должны были давать на десять тысяч душ сто рекрутов, а остальное население — около сорока. Введение нового устава встретило сопротивление евреев. Они уклонялись от воинской повинности всеми доступными способами. В этом евреи, впрочем, следовали примеру других народов России. У кого были деньги, покупали рекрутские квитанции, подобно богатым русским людям, или приписывались к купеческой гильдии, иногда тратя на патент последние средства, или даже занимали деньги для этой цели у ростовщиков, попадая в их полную власть. Занятие земледелием освобождало по уставу 1827 года евреев от натуральной воинской повинности. Поэтому и в еврейские земледельческие колонии шли люди, которым была тягостна военная служба, и тем разрушался смысл этой николаевской затеи; в членовредительстве рекрутов евреи не отставали от мужиков, про которых николаевская армия пела удалую песню:
Рекрутская недоимка за евреями росла. Правительство Николая Павловича возложило ответ за исправную поставку рекрутов на еврейские общества. В каждой административной единице — городе, местечке — евреи составляли общество; оно выбирало каждые три года свое правление, которое именовалось кагалом. Через кагалы правительство Николая Павловича рассчитывало управлять евреями, не нарушая народных еврейских обычаев, подобно тому как мещанские общества в городах коренной России управлялись мещанскими старостами, общества купцов имели магистраты, а дворянские общества — предводителей. Кагалы входили в сословный строй России. Власть смотрела на евреев как на особое сословие.
Указом от 12 апреля 1835 года правительство Николая Павловича ввело новое «Положение об евреях»; на кагалы была возложена обязанность наблюдать, «чтобы предписания начальства, собственно к сословию местных жителей из евреев принадлежащие, были исполняемы в точности». Этот указ дал кагалам в руки большую власть над еврейскими обществами. В кагалы избирались люди богатые, от которых зависела всецело еврейская беднота. Когда над Россией после революций 1848 года нависла с Запада близкая военная гроза, правительство начало усиленные военные приготовления. Кагалам представили требования, чтобы недоимка по воинской повинности была погашена. Начались злоупотребления. Кагалы, возбуждая ужас в сердцах еврейской бедноты, начали сдавать в кантонисты мальчиков, не достигших и двенадцати лет; кагальные служители — ловчики — следили за каждым евреем, прибывшим со стороны, и если у него не было паспорта, то его сдавали как «бродягу» в зачет рекрутской недоимки с общества. Недаром в еврейской народной памяти эта пора получила имя «бехолес»!
Военно-учебные заведения, или попросту школы кантонистов, куда попадали малолетние рекрута, образовались из школ, основанных в России во время войн с Наполеоном. В начале XIX века заведения эти назывались уже военно-сиротскими отделениями. Число их значительно увеличилось по окончании отечественной войны (1812–1814), когда в них добровольно поступало множество мальчиков, оставшихся после убитых в течение этой войны солдат без призрения. Следующие сведения об этих школах заимствуем из «Отечественных записок» (1871, т. 197). Предметы наук в военно-сиротских отделениях равнялись тогдашнему гимназическому курсу; военных же наук в них не преподавалось. Так отделения просуществовали до двадцатых годов. В 1826 году отделения были переименованы в батальоны, полубатальоны, эскадроны, дивизионы и роты военных кантонистов, и умственное образование в них спустили ниже уездных училищ, а на первый план выставлено было приготовление мальчиков в солдаты. Право добровольного помещения мальчиков в эти преобразованные радикально заведения сохранено было за дворянами, чиновниками и духовенством; законные же и незаконные сыновья солдат обязывались непременно туда поступать с 10 до 14-летнего возраста и учиться в каких бы то ни было гражданских училищах им раз навсегда положительно воспрещалось. Далее, на основании нескольких особых, постепенно издававшихся узаконений в те же заведения направлялись сыновья бедных жителей Финляндии и цыган, там кочевавших, польских мятежников и солдат-шляхтичей, не доказавших свое дворянство, раскольников да малолетние: рекрута-евреи, бродяги, преступники и бесприютные. Затем, по достижении мальчиками в заведениях 18–20-летнего возраста и по окончании учения, они назначались в писаря, фельдшера, вахтеры, цейхдинёры, цейхшрейберы и тому подобные нестроевые должности военного и морского ведомств, частью во фронт, а некоторые учителями в те же самые заведения, из которых вышли. Прослужить должны были: дворяне — 3 года, обер-офицерские дети — 6, духовных, например дьяконов, — 8 лет, а остальные общий тогдашний солдатский срок — 25 лет, если ранее не производились в чиновники: за отличие — за 12 лет, а за обыкновенную выслугу — за 20 лет. Всех заведений с 1826 по 1857 год включительно считалось 52, в каждом почти губернском городе по одному. Солдатские сыновья, в какой кто губернии родился — к тому местному заведению или приписывали, и до 10–14 лет они и оставались при отце или матери, которые получали на них в год рубля по три на воспитание, а потом их брали в заведение на казенное содержание; евреев же и поляков — для того чтобы ими приумножить православных — всегда пересылали далеко от родины: киевских, например, в Пермь и отнюдь не ближе Нижнего-Новгорода. Воспитывалось во всех заведениях ежегодно от 245 000 до 270 000 человек (дворяне и им подобные привилегированные мальчики составляли в заведениях самый ничтожный процент), а стоили казне все заведения от 245 000 до 270 000 рублей в год. В таком однообразном, ни в чем не измененном положении застал заведения 1857 год.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
1918 год. В Советской России – голод и разруха. Рабочие Мурманской железной дороги отправляют на далекий юго-восток, в Самарские степи, экспедицию за хлебом. «Комиссар» экспедиции, токарь Граев, берет с собой сына-подростка Марка. На одном из полустанков к «хлебному поезду» прибивается отставшая от своего эшелона девочка-дворянка Аня Гай. Множество опасных приключений ждут «мурманцев» на двухтысячеверстном пути…*В FB2-файле полностью сохранена орфография бумажного издания 1925 года*.
Рассказы Сергея Григорьева «Московские факиры», «Новая страна» и «Гибель Британии» были напечатаны в начале 1926 года в журнале «Всемирный следопыт». В том же году в издательстве «ЗиФ» тексты этих рассказов объединили в повесть, которую издали отдельной книгой под названием «Гибель Британии»....Конец XX века. Капиталистический мир задыхается в тисках жесточайшего экономического кризиса. Британия стоит на грани социальной революции. Американский репортер Бэрд Ли и британец Лонг Ро отправляются в Москву, чтобы своими глазами увидеть чудеса коммунистической Новой Страны..
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.