Березонька - [86]

Малыш не уходил. Не уходил он и тогда, когда дождь начал прибавлять и отец настойчиво принялся звать его домой.

— Нет, — упирался мальчик, — если ты испугался дождя, уходи. Я останусь.

— Давайте его сюда, Давид Исаевич, — крикнул Семен, приостановив работу.

— Мы домой.

— Нет! Не-ет!! — рванулся мальчик к машине.

Отец вовремя подсадил его. Едва малыш успел забраться в кабину, как разразился настоящий ливень. Давид Исаевич юркнул под экскаватор.

— Поднимайтесь к нам, — позвал Семен. — Как-нибудь втроем уместимся.

— Спасибо. Может, не растаю и здесь.

Возбужденный и счастливый, мальчик держался за рычаги, прижимаясь к новому другу. Семен понимал его. Сам, кажется, совсем недавно был таким же сорванцом.

— Как тебя зовут? — спросил он у мальчика.

— Илья, — отозвался тот и тут же радостно воскликнул: — Эх, настоящая река потекла по дороге!

— Да, брат, силища! — вырвалось у Семена, и неожиданно для себя он ласково провел рукой по волосам мальчика.

— А ту березку, что одна, вода не снесет? — спросил Илья.

— У нее крепкие корни, не снесет, — успокоил его Семен…

На другой день утром, гладко выбритый, но невыспавшийся и озабоченный, Семен стоял у чертежной доски и остро отточенным карандашом строил на листе ватмана эпюр — отвечал на первый вопрос экзаменационного билета. Время от времени он косился на Давида Исаевича, который здесь, в аудитории, не казался коротышкой и толстяком. Удивительно. Однажды их взгляды встретились, но Семен поспешил отвести глаза, чтобы не выдали: из трех вопросов в билете он знал ответ твердо только на первый. Потому-то и торопился ответить на него, чтобы выиграть время и иметь возможность подумать над остальными. Что-то да вспомнит за это время. Все же начертательную геометрию он любил, неплохо в ней разбирался.

В аудиторию заглянуло солнце. Небо было ясным, чистым. Воздух свежий после вчерашней грозы.

Вместе с Семеном экзамен сдавали еще пятеро ребят. Давид Исаевич, протискиваясь по узкому проходу между чертежными столами, подходил к каждому, молча просматривал эпюры.

У стола Семена он задержался, любуясь из-за плеча студента красивыми линиями. Сочетание их передавало сложную мысль, читать ее доставляло наслаждение, какое испытываешь при чтении стихов. Такое сравнение возникло у Давида Исаевича, очевидно, потому, что он вспомнил вчерашние события: ливень, грозу, молнии, кабину экскаватора и примолкшего вдруг сына, когда Семен прочитал известные каждому с детства стихи о майской грозе. Этот парень нравился ему. «Вот кому со спокойной совестью поставлю отличную отметку», — подумал преподаватель, а вслух сказал:

— Рука уверенная. Тяга к графике есть.

Семен стиснул зубы: погодите вы с похвалами…

Отвечать он не выходил долго — третий вопрос не пускал. Со вторым более или менее разобрался, а вот с третьим — тут все как в тумане. Товарищи Семена успели все побывать у экзаменационного стола, и только троим Давид Исаевич поставил хорошие отметки. Двоим назначил переэкзаменовку. Не многовато ли? Что-то свирепствует… Семен потер нос. Страшновато? Наверно! Неужели он так и не одолеет третий вопрос? Был миг, когда и ему казалось, что он уловил за хвост жар-птицу, нащупал путь к решению задачи. Он ослабил узел галстука, который не давал ему свободно дышать, начал стремительно чертить эпюр, да так ретиво, что сломался грифель. Семен заточил карандаш, но нет — задача так и не далась.

С надутыми губами вытащил Семен кнопки, которыми в четырех углах ватман был прикреплен к чертежной доске. Лист бумаги тотчас же свернулся в рулон. Осторожно нес Семен его к преподавателю.

Выслушав ответ на первый вопрос и еще раз насладившись эпюром, Давид Исаевич произнес:

— Пространственные представления вам даются. Это хорошо. Продолжайте.

Он похвалил Семена и после ответа на второй вопрос, но после третьего заскучал. Он боролся с собой. Другого непременно прогнал бы, но Семена — не мог, никак не поворачивался язык сказать, чтобы пришел на переэкзаменовку.

— В общем там, — сказал он наконец и пододвинул ближе к себе зачетную книжку Семена. — Троечку я вам поставлю. Среднеарифметическую.

Несколько секунд экскаваторщик колебался, следя за тем, как преподаватель вытирает промокашкой кончик пера авторучки. И вдруг молнией сверкнула мысль: «Неужели плата за то, Что я мальчишку развлекал?»

Вздохнув и внутренне собравшись, он произнес тихо:

— Отдайте, пожалуйста.

Он даже начинал испытывать неприязнь к этому человеку, сидящему за широким двухтумбовым столом. Начинал испытывать неприязнь потому, что чувствовал: его жалеют и потому снисходительны.

— Что? — не расслышал Давид Исаевич.

— Зачетку верните.

— Иероглифы нарисую, распишусь, получите ее целехонькую.

— Не стою я тройки. Не заработал. А милостыни мне не надо, Давид Исаевич.

Семен ловко, почти неуловимым движением крепкой руки схватил зачетную книжку, пихнул в карман пиджака, поднялся. Он хотел сказать еще что-то вроде того, что больше всего на свете не терпит жалости к себе, что он не беспомощный петушок, в нем что-то все-таки от отца осталось. Но вместо этого лишь хрипло проговорил:

— На второй заход — когда?

— В любое время, — с облегчением отозвался Давид Исаевич.