Березонька - [88]

— Ты чего?

— О, Фарук явился, — произнес Лева, выпрямляясь.

— Я не Фарук, — сердито возразил мальчик. — Я Гумер.

— Если ты Гумер, бери с меня пример.

Бутуз шмыгнул носом, тронул ногой камень:

— Мне можно?

— Отчего же нет? Давай помогай.

Но мальчишка неожиданно повернулся и умчался прочь. Через несколько минут он вернулся вместе со своими братьями.

Ребята оказались на редкость работящими — от малолеток, конечно, толку было мало, но они очень старались, а старшие, особенно Генка, работали как следует. Не обошлось, правда, и на этот раз без скандала. Гумер и Ахмед подрались из-за камня, а Фарук разревелся без причины, хотя, может, кто-нибудь и обидел его незаметно.

Неделю спустя дядя Сережа привез саженцы. Он заехал во двор и, нисколько не заботясь о деревцах, приподнял плечом телегу с одного бока, и тоненькие кленики, шурша, разом сползли на траву.

Увидев отца, Люба опрометью понеслась к нему. Дядя Сережа, улыбаясь, смотрел на нее. Девочка подбежала, обследовала карман отца, вытащила конфетку-подушечку, подняла ее над головой и, вертя в руке, стала показывать приближавшимся братьям. Гостинцев хватило на всех. Я наблюдал за ними из окна.

Потом дети стали просить отца прокатить их. Дядя Сережа кивнул и тут же, подхватив под мышки Любу, посадил ее на телегу. Генка подсаживал малышей. С веселыми криками и под громкий рев Фарука, которого опять кто-то обидел, телега выкатила на улицу.

Работа была в самом разгаре, когда дети вернулись обратно. Несколько клеников были уже посажены.

— Опаздываете, помощники, — с притворной суровостью произнес Лева.

Дети молча топтались на месте.

До сумерек с помощью ребят мы высадили все деревца. Теперь нам оставалось только ждать, примутся они или нет.

Полили дожди. Вода затопила посадки. Мы очень переживали, не вымокли бы корни. Зимой пришла новая беда: снега почти не было, а морозы грянули лютые, превратились беззащитные деревца в ледяные сосульки.

Но, к счастью, наши опасения не сбылись.

Как-то ранней весной в институте меня срочно позвали к телефону.

— Почки набухают! — услышал я голос жены и, не поняв ее, заволновался.

— Что случилось?! — закричал я.

— Живые! Клены! Скоро листья распустятся…

Деревья росли быстро. Не знаю почему. Наверное, нам просто повезло — попался такой быстрорастущий сорт. Уже к середине лета даже мы, взрослые, могли прятаться в их тени от солнца, а детвора в жару вообще из-под их шатра не вылезала.

Однажды, в конце июня, я встал спозаранок и спустился во двор поразмяться на свежем воздухе. И тут я увидел Генку. Он как-то странно рассматривал клены.

— Нравятся? — спросил я его.

— Очень! — ответил он дрожащим, чужим каким-то голосом и, помолчав, добавил: — Гибкие…

Я с удовольствием подумал, что у мальчика развито чувство красоты. Это было приятно. Радовало и то, что Генка, как мне казалось, гордится плодами своего труда. Он действительно хорошо поработал при посадке деревьев. Но почему он смутился, встретив мой взгляд?

Через два дня, возвращаясь с работы, я столкнулся у калитки с Генкой. У него в руках был лук с туго натянутой тетивой и пачка стрел. Съежившись, он быстро прошмыгнул мимо меня. Ничего не подозревая, я вошел во двор. И опешил. Наших кленов не было. Вместо них из земли торчали голые жалкие рогатки.

Так вот из чего сделан Генкин лук!

В гневе я кинулся к соседям, но их не было. Жену и сына я тоже не застал дома. Прошло с полчаса. Обида во мне перекипела. Тут-то и появилась тетя Марьям. Она вошла с улицы, ведя за ручку Любу. Вся голова девочки была забинтована голубоватой марлей. И лишь ее глаза, как две крупные черешни, сверкали из-под бинтов.

— В больница ходили, — громко и сердито сказала тетя Марьям, как будто я был в этом виноват, однако на ее простом озабоченном лице было столько доброты, что сердиться на нее было невозможно. Она кивнула на дочурку. — На перевязка ходили. Стрелом Генка ранил.

Заплаканная Люба грустно улыбнулась.

Я ничего не сказал тете Марусе — так я мысленно называл нашу соседку Марьям — о погубленных деревцах. С нее достаточно и своих бед. Генку же я решил подкараулить. Но он упорно избегал меня. Встретились мы с ним случайно, у родника. Генка тащил в гору на коромысле два огромных, полных до краев ведра со студеной и, как все думали, целебной водой. Заметив меня, он покраснел и опустил голову, а мне при виде сгорбленной от натуги спины Генки стало неудобно. Ну что я ему буду выговаривать. Дети — всегда дети. Не могли же они остаться без луков, если ребята со всей улицы ими обзавелись. Я сделал вид, что не замечаю его, и молча прошел мимо. Огорченный, сердясь на себя, спустился я к роднику, нагнулся и погрузил свой бидончик в неутомимо бьющий ключ.

Все были убеждены, что деревья погибли.

Но случилось иначе. Обломанные ветки с еще большим упрямством, чем вначале, потянулись ввысь, к солнцу. Спящие почки на уцелевших ветках проснулись и с какой-то удалью пошли в рост. Так что к осени в нашем дворе вновь появилась кленовая рощица. Теперь она была лучше, чем прежде, двухцветная — нижние листья были темно-зеленые, а на новых побегах листья были нежно-зеленые с сизоватым отливом.