Березонька - [75]
В крохотной прихожей своей квартиры Коростенские разделись бесшумно — старались не вспугнуть Илью, вернувшегося из школы. Мальчик крутил папину пластинку, сидя возле проигрывателя. Через остекленную дверь родители видели его, развалившегося в кресле, — и фуражечка на нем, и ботинки не сняты. Оба родителя смотрели на радостную улыбку сына и молчали, хотя побранить его ох как стоило бы. Раздевались Коростенские неторопливо. Касаясь плечом плеча жены, Давид Исаевич стянул с себя болоньевый плащ с такой осторожностью, будто опасался разбудить спящего. Принял из рук жены ее шуршащее пальто и примостил на крючок вешалки рядом со своим плащом. При этом он думал, что обиды и заботы, хотя и причиняют достаточно боли, не в состоянии окончательно вышибить его из колеи. Вид Ильи, упивающегося песнями, разом опрокинул в небытие мрачные мысли: вот то, ради чего живешь, трудишься и существуешь. Обернувшись к жене, он шепнул:
— Приятно, что с детства у него вырабатывается хороший вкус.
— Ну, не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, — возразила Евдокия Петровна. — И потом, откуда ты взял, что у тебя хороший вкус?
Давид Исаевич не ответил на выпад, взялся за дверную ручку:
— Пальто с парня стащи.
— Сам додумается. Я убедилась, чем больше ему разрешаешь, тем легче с него требовать. А ты с ним то не в меру строг, то слишком ласков. Это сильно портит ребенка.
Приложив палец к губам, Давид Исаевич попросил:
— А вот эту критику потом, без Илюшиных ушей.
Толкнул дверь и тихонечко, на носках преодолел те несколько шагов, которые отделяли прихожую от кухни.
Евдокия Петровна пришла туда позже, лишь после того как дразнящие запахи ударили в ноздри. Румяный, сосредоточенный Давид Исаевич, в фартуке, священнодействовал с ложкой у газовой плиты над сковородой и открытой кастрюлей, из которой вился вкусный парок.
— Илья стал такой покладистый, — проговорила Евдокия Петровна. — Неужели твоя пластинка влияет?
— Погоди, не отвлекай. Я ведь не только разогреваю — до кондиции довожу, проверяю, все ли утром в еду положил. Это же ответственное дело.
Евдокия Петровна усмехнулась: «Маловато ему, однако, для счастья надо».
— Так и знал, — нахмурился Давид Исаевич. — Соли не положил.
— Спасибо, что не пересолил, — заметила Евдокия Петровна. — Ни в кого, стало быть, не влюблен.
Давид Исаевич обернулся к ней:
— А ты?
— Разве не видишь? Очень хотелось бы увлечься, — она делает паузу, — еще раз — тобою. Не получается пока…
Он попытался обнять ее, поцеловать. Губ его Евдокия Петровна все-таки избежала, — скрипит дверь и на пороге показывается Илья:
— Есть хочу.
— Мой руки, — смущенно откликнулась Евдокия Петровна.
22
Большой стенд с портретами Героев Советского Союза — мирославльцев, подготовленный к вечеру песен военных лет, отделение изобразительного искусства ФОПа вывесило у входа в актовый зал. Еще разок посмотрев описания подвигов своих земляков, Коростенский остался доволен. «Ну, вроде бы все готово, — сказал он себе. — Можно бриться и переодеваться».
Пока отец переодевался, Илюша вертелся возле него, засыпал различными вопросами. Давид Исаевич отвечал внимательно, искренне, серьезно.
— Почему говорят артИллерия, а не артЕллерия? Неправильно — артиллерия.
— Ты убежден?
— Конечно. Пушки обслуживают много людей, ты же мне сам рассказывал. Целая артель. Поэтому и — артЕллерия. Так правильно.
На вечер в институт отправились втроем с мамой — согласилась Евдокия Петровна по настоянию Ильи. И то после того только, как на ее отговорки и отнекивания он отозвался:
— Свою науку ты будешь двигать вперед после вечера, мы с папой тебе поможем.
Перед уходом Давид Исаевич незаметно для жены положил себе под язык таблетку нитроглицерина — неприятно щемило сердце, а таблетка всегда выручала.
У вешалки Коростенские застали Анну Арнольдовну. Она в новом вечернем платье: голубоватый плюш, обрызганный перламутровыми блестками. Из-под подола платья выглядывают туфельки на высоких каблуках. Анна Арнольдовна посмотрела в зеркало, поправила платье.
— Вечер веду я? Не передумали? — играла глазами она, глядя через зеркало прямо на Давида Исаевича. Тот кивнул и объяснил, что все остается так, как договорились, — хозяйкой вечера будет она, Анна Арнольдовна. Тогда Норшейн перевела взгляд на Евдокию Петровну: — Мы уже в такой поре, когда надо за собой следить и следить. Я бы и вас несколько модернизовала, если позволите.
Она сделала шаг к Коростенской. Прильнув к ней и дыша теплом в ее лицо, начала поправлять отвороты блузы.
— Ослепляете грудью, — кинула она мимоходом Давиду Исаевичу. — Сколько металла на вас!
Давид Исаевич не обиделся. Ответил, показав рукою в сторону вестибюля, где шумела молодежь:
— От того, как выглядим мы, немного все-таки зависит то, какими станут они.
Анна Арнольдовна не возразила. Она заметила Илюшу.
— Ага, ты здесь, с родителями, замечательно!
— Мы всегда вместе, — с дерзинкой выпалил Илья.
— И правильно делаете. Ты пришел слушать песни или петь?
— А я еще не решил.
Норшейн перевела взгляд с Ильи на его родителей.
— Вы молодцы. Свой малышок, — сказала она, подавив вздох. — Значит, есть еще порох в пороховницах.
«Тризна безумия» — сборник избранных рассказов выдающегося колумбийского писателя Габриэля Гарсиа Маркеса (род. 1928), относящихся к разным периодам его творчества: наряду с ранними рассказами, где еще отмечается влияние Гоголя, Метерлинка и проч., в книгу вошли произведения зрелого Гарсиа Маркеса, заслуженно имеющие статус шедевров. Удивительные сюжеты, антураж экзотики, магия авторского стиля — все это издавна предопределяло успех малой прозы Гарсиа Маркеса у читателей. Все произведения, составившие данный сборник, представлены в новом переводе.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
Детство проходит, но остаётся в памяти и живёт вместе с нами. Я помню, как отец подарил мне велик? Изумление (но радости было больше!) моё было в том, что велик мне подарили в апреле, а день рождения у меня в октябре. Велосипед мне подарили 13 апреля 1961 года. Ещё я помню, как в начале ноября, того же, 1961 года, воспитатели (воспитательницы) бегали, с криками и плачем, по детскому саду и срывали со стен портреты Сталина… Ещё я помню, ещё я был в детском садике, как срывали портреты Хрущёва. Осенью, того года, я пошёл в первый класс.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Шервуд Андерсон (1876–1941) – один из выдающихся новеллистов XX века, признанный классик американской литературы. В рассказах Андерсона читателю открывается причудливый мир будничного существования обыкновенного жителя провинциального города, когда за красивым фасадом кроются тоска, страх, а иногда и безумная ненависть к своим соседям.