Березонька - [77]
Тут никто не мог помочь Давиду Исаевичу. Безутешным было его горе, хотя он четко осознавал, что рецензия не совсем справедлива. «К прямоте критического анализа…» — всплыли снова строки рецензии.
В груди пронзительно резануло, жгутом скрутило сердце. Давид Исаевич остановился, ноги подкосились, все завертелось в глазах, он пошатнулся.
Жена успела подхватить его.
— Гвоздь в сердце, — виновато пытается улыбнуться он.
— Надо «скорую» вызывать!
— Надо бы, пожалуй, — еле слышно шепчет Давид Исаевич.
— Илья, беги скорей!
Евдокия Петровна усадила мужа на узловатый, вылезший из земли корень ольхи, спиной к стволу. «Неужели инфаркт?» — с ужасом подумала она.
Евдокия Петровна опустилась на колени, расстегнула ворот рубахи супруга.
— Сыновей береги, — запрокинул голову Давид Исаевич и остался один на один со своей режущей, все заслонившей болью.
РАССКАЗЫ
ТРЕТЬЯ ВСТРЕЧА
1
Направляясь на завод, всю дорогу толстый Давид Исаевич простоял у щели неплотно прихлопнутых дверей автобуса — здесь хоть можно было глотнуть свежего воздуха и не чувствовать на время тошнотворной вони бензина и жары. На каждой остановке он спускался на землю, жадно дышал, пропускал вперед новых пассажиров и последним забирался обратно в салон автобуса. Пешком идти — и далеко, и чего доброго угодишь под дождь. Над головой уже висели грозовые тучи, издали доносились раскаты грома.
Ливень хлынул в то время, когда Давид Исаевич вбегал в проходную, выскочив из автобуса. Дождь барабанил по стенам, крышам. Пока в бюро пропусков выясняли у юрисконсульта Соловейчика, примет ли он товарища из педагогического института, пока выписывали документ, небо начало светлеть, запахло свежестью, проглянуло солнце и засверкали росинки в траве, гром гремел теперь где-то далеко, у Оки.
В кабинете Соловейчика, расположенного на втором этаже механического цеха, было душно, хотя всю наружную стену занимало окно с раскрытой нижней фрамугой. Комната казалась приплюснутой и оттого тесной.
Давид Исаевич назвал себя.
Пожимая ему руку, Соловейчик вглядывался в него с любопытством.
— Нашли все же мою голубятню, — произнес он голосом, в котором явно звучало удовлетворение.
— Язык, говорят, до Киева доведет.
— Язык может довести, а может и подвести…
Мнительный Давид Исаевич насторожился. Соловейчик усмехнулся, и ухмылка его вполрта напомнила о прошлом, о событиях далекого утра, когда впервые Давид Исаевич встретился с этим человеком.
— Вы садитесь, садитесь. Смелее, — пробасил Соловейчик.
Давид Исаевич провел платком по вспотевшей шее и присел в кресло, сгорбившись и сразу превратившись в угрюмого старика. «Ну что произошло, — укорял он себя. — Ничего особенного не произошло, ровным счетом ничего. Просто старая рана, вроде бы вполне зарубцевавшаяся, дала о себе знать». А другой голос говорил: «Надо же, где встретились. Надо же».
Соловейчик пристально посмотрел на него и, как показалось Давиду Исаевичу, вздохнул:
— Однако стали инженером, Коростенский…
«Узнал и он меня», — понял Давид Исаевич.
— Времени утекло немало, — отозвался он, пожал плечами и неожиданно, против воли усмехнулся.
Именно эта усмешка и доконала Соловейчика. Он поднялся из-за стола, шагнул к распахнутой фрамуге окна, извлек из кармана кителя портсигар, соря табаком, набил трубку, чиркнул спичкой. Та, вспыхнув, тут же погасла. Соловейчик резко обернулся:
— Говорите!
Очевидно, ему было сложнее, чем Давиду Исаевичу, вспоминать их первую встречу.
2
В тот день на рассвете Давид Исаевич проводил жену в институт. Не на занятия. Никто не читает лекций в такую рань. Член избирательной комиссии, Евдокия Петровна получила наказ явиться на свой участок до того, как придут первые голосующие.
Ступив на нижнюю ступеньку институтского крыльца, она обернулась, помахала мужу рукой в перчатке и торжествующе промолвила:
— Буду тебя ждать…
— И все?
— Разве этого мало?!
Вместо ответа Давид Исаевич обнял жену, приник губами к ее холодному лицу.
— Пусти. Увидят.
— Имею право! — озорно сказал Давид Исаевич. — Даже имею право голоса!
Молод был он тогда еще — и тридцати не стукнуло. Мнил, что только-только начинает жить.
— Смотри не забудь напоить чаем Леонтия, — произнесла Евдокия Петровна, высвободилась из его объятий и легонько оттолкнула от себя.
Входная дверь тяжело захлопнулась за нею, и через мгновение он увидел жену, проходящую по коридору к лестнице. Проводил Евдокию Петровну, постоял немного, улыбнулся, почесал подбородок и отправился в обратный путь.
Неожиданно повалил снег. Кругом стало белым-бело и тихо. Март был неровным. Несколько дней припекало солнце, снег было почернел и начал оседать, и вдруг зима принялась напоминать о себе. Ручьи покрывались снегом прямо на глазах. С Оки подул холодный ветер. Капризная была весна.
И все-таки это весна, несмотря на вьюги, непогоду.
Дома, раздевшись, Давид Исаевич прежде всего заглянул в крохотную комнату, в которой спал первенец, и в слабом свете зарождающегося утра увидел, что одеяло сбилось, а стриженая курчавая головка сына лежит рядом с подушкой, которую он обхватил руками.
Бесшумно ступая, Давид Исаевич пробрался к постели сына, поправил одеяло. Менять положение мальчика не решился — боялся разбудить его. Постоял немного над ним, прислушиваясь к его дыханию. Он испытывал чувство блаженства, к которому никак не мог привыкнуть.
