…Когда застрекотало и забухало вокруг, Колька вскочил, бросился к одежде. Глядь, а валенок и куртки нет — в чулане заперты! Никогда Коля не спорил с матерью, с детства привык: поступки и слова её правильны, а тут впервые не совладал с собой:
— Да ты знаешь, что мы с ребятами?.. Ты листовки видела?.. А тут солдат этот… Чего ж ты меня всё маленьким считаешь?
Глянул осторожно на маму — её лицо не дрогнуло. Лишь поправила прядку волос, как делала на уроках. Спокойно сказала:
— Я, родной мой, всё знаю — и о чём говоришь и о чём ещё не сказал. Потому и прошу…
И только когда по улице, уже не стреляя, пошли гурьбой партизаны, когда стало ясно, что город наш, Елена Викторовна отдала Коле одежду, повязалась платком, накинула фуфайку и вместе с сыном — прямо к райисполкому.
А там уже толпа. Обнимаются, целуются — и кто из лесу вернулся, и кто здесь оставался. В коридорах не пробиться. Сизо от махорочного дыма, душно от намокших полушубков и валенок.
— Легка на помине, Елена Викторовна!
В новеньком белом полушубке, с ремнями крест-накрест — сам Калачёв. Протянул маме руку и кивнул на дверь, обитую коричневым дерматином, где ещё вчера был кабинет Готмана.
Коля прошмыгнул вслед за матерью. Не поверил глазам своим — председатель райисполкома Мыльников, Ревок, ещё человек пять знакомых и… Иван Фридрихович. Сидит среди партизанских командиров в своей неизменной чёрной тройке с «бабочкой» вместо галстука.
Елену Викторовну пропустили к столу.
— Соскучилась по тетрадкам, по чернилам, а, Викторовна? — улыбнулся Мыльников. — Так вот, берись-ка за протокол. Ты у нас депутат, а теперь будешь секретарём райисполкома. Пока бежала сюда, мы тебя единогласно утвердили.
Мыльников оглядел собравшихся, улыбнулся:
— Первый вопрос мы, так сказать, уже решили. Назначенный подпольным райкомом и райисполкомом и утверждённый фашистским командованием бургомистр города Дедково Готман И. Ф. освобождён от временной работы…
Все засмеялись, а Мыльников продолжал:
— А вот это, пожалуй, надо записать — объявить товарищу Готману благодарность и представить его к правительственной награде!
Затем составили обращение Дедковского районного комитета Всесоюзной коммунистической партии большевиков и районного исполнительного комитета Советов депутатов трудящихся ко всему населению города и района.
«Под ударами Красной Армии, — говорилось в обращении, — враг бежит на запад. Оказывая поддержку частям Красной Армии в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, партизанские отряды района освободили находящийся в тылу врага советский город Дедково и прилегающие к нему населённые пункты. В городе и районе вновь восстановлена родная Советская власть.
Райком и райисполком призывают население города и района, каждого трудящегося все силы отдать быстрейшему восстановлению народного хозяйства, восстановлению нашей, советской жизни…»
Когда Елена Викторовна ровным и красивым почерком записала текст и поставила последнюю точку, Калачёв попросил её прочитать документ.
— Всё правильно, — сказал он. — Только в последней фразе перед словами «все силы отдать быстрейшему восстановлению» давайте вставим: «Постоянно повышать бдительность и оказывать всемерную поддержку партизанским отрядам в защите города и района».
— Город будем удерживать всеми силами, — кивнул Ревок. — Уверен, что население поможет. Натерпелись люди от фашистов.
— Дельно говорит комсомол, — согласился Калачёв. — Помогать Красной Армии — первая наша задача. Передовые советские части от нас уже в пятидесяти километрах. Все действия будем согласовывать с усилиями Брянского и Западного фронтов. Но и вторая задача не менее важная — быстрее восстановить в городе и районе нормальную жизнь.
Приняли решение: всё колхозное добро, спрятанное от оккупантов, все трофейные запасы продовольствия объявить государственными, строго подсчитать и раздать населению. Попытаться пустить в действие пекарню… В общем, делать всё, что возможно.
— Обращение к населению надо напечатать, — сказал Калачёв, — сейчас же передать в партизанскую типографию.
Коля, притулившийся на корточках в углу комнаты, чтобы его не заметили, вдруг распрямился пружиной.
— Максим Степанович! — просяще глянул в лицо Калачёву. — Давайте я обращение отнесу. Только скажите куда.
Мыльников улыбнулся и посмотрел на Елену Викторовну:
— Твой?
— Её! — вручил Коле бумагу Калачёв. — Один из «команды» Ивана Фридриховича.
Мыльников глянул на Колю, перевёл взгляд на бывшего старосту:
— Так это они у тебя, Иван Фридрихович, листовочки-то?.. Ну и хитёр же ты, Иван Фридрихович. Надо же так ребят разыграть!
Коля покраснел. Ему стало обидно, что Мыльников принял его и Серёгу за малышей, которые будто ни о чём и не догадывались. Но тут он услышал слова Ивана Фридриховича и покраснел ещё больше. Теперь уж от внимания этих главных партизанских командиров к его, Кольки Матрёнина, персоне.
— Этих молодых людей мне Максим Степанович порекомендовал. Говорит: займи их немедленно, Фридрихович, каким-нибудь серьёзным делом, а то они, не дай бог, самому же тебе, как вроде бы первому вражескому холую, такое сделают… Ну что мне оставалось? — И Готман растерянно развёл руками.
