Бенефис и другие юмористические рассказы - [48]

— Сбѣгайте домой и принесите мнѣ мою трубку, — сказалъ м. Стайль. — Я забылъ ее на каминѣ.

М. Буртонъ колебался, и такъ какъ вдова случайно смотрѣла въ другую сторону, онъ погрозилъ кулакомъ своему высшему начальству.

— Ну, скорѣе, — произнесъ м. Стайль повелительно.

— Очень сожалѣю, сэръ, — сказалъ м. Буртонъ, несчастное положеніе котораго сдѣлало его находчивымъ, — но я разбилъ ее.

— Разбилъ? — повторилъ тотъ.

— Да, сэръ, — сказалъ м. Буртонъ. — Я уронилъ ее на полъ и нечаянно наступилъ на нее; раздробилъ на мелкіе кусочки.

М. Стайль выбранилъ его какъ слѣдуетъ за его небрежность и спросилъ, знаетъ ли онъ, что эта трубка — подарокъ итальянскаго посланника?

— Буртонъ всегда былъ неловокъ, — сказалъ онъ, обращаясь къ вдовѣ. — Когда онъ былъ со мной на „Разрушителѣ", его такъ и звали „Буртонъ-Увалень"; это было его постоянное прозвище.

И во весь остальной вечеръ онъ то говорилъ комплименты вдовѣ, то разсказывалъ анекдоты про Буртона, которые всѣ имѣли цѣлью выставить въ нелестномъ свѣтѣ его умъ и поведеніе. И несчастная жертва, послѣ двухъ или трехъ безплодныхъ попытокъ къ противорѣчію, могла только молча и безсильно злиться, видя пристрастное ослѣпленіе хозяйки дома. Едва только они успѣли выйти на улицу, какъ его долго сдерживаемое раздраженіе вылилось въ цѣломъ потокѣ ругательствъ по адресу безсовѣстнаго товарища.

— Не могу же я измѣнить того, что я красивъ, — возразилъ тотъ, самодовольно ухмыляясь.

— Твоя красота не повредила бы никому, — сказалъ м. Буртонъ, скрипящимъ голосомъ. — Все дѣло въ этомъ адмиральствѣ. Оно вскружило ей голову.

М. Станль улыбнулся. — Она, конечно, скажетъ „да", какъ только я этого захочу, — замѣтилъ онъ. — И помни, Джорджъ, что твой приборъ всегда будетъ накрытъ у насъ, когда бы тебѣ ни вздумалось зайти.

— О, въ самомъ дѣлѣ! — возразилъ м. Буртонъ съ злобной усмѣшкой. — Но представь себѣ, что я не далѣе какъ завтра утромъ разскажу ей всю правду насчетъ тебя. Если ужъ она не можетъ достаться мнѣ, то пусть же и тебѣ не достается!

— Да, это повредитъ и твоимъ шансамъ, — сказалъ м. Стайль. — Она никогда не проститъ тебѣ, что ты ее такъ одурачилъ. А пожалуй и жаль будетъ, что мы не получимъ ее, ни тотъ, ни другой.

— Ты змѣя! — дико закричалъ м. Буртонъ. — Змѣя, которую я отогрѣлъ на своей груди!

— Ну, къ чему говорить такія неделикатныя вещи, Джорджъ, — съ упрекомъ сказалъ м. Стайнь, останавливаясь у двери ихъ дома. — Сядемъ-ка лучше, да обсудимъ все потихоньку.

М. Буртонъ вошелъ вслѣдъ за нимъ въ комнату и расположился на первомъ попавшемся стулѣ, въ ожиданіи.

— Она очевидно увлечена мной, — медленно началъ м. Стайль. — Очевидно также, что если ты скажешь ей правду, это можетъ испортить мои шансы. Не говорю, чтобы испортило ихъ навѣрно, но можетъ испортить. А разъ какъ дѣло обстоитъ такъ, я согласенъ уѣхать отсюда не повидавшись съ ней, завтра же утромъ съ 6 часовымъ поѣздомъ, если только мнѣ дадутъ настоящую цѣну.

— Настоящую цѣну? — повторилъ м. Буртонъ.

— Конечно, — невозмутимо отвѣчалъ ничѣмъ не смущающійся м. Стайль. — Она еще женщина ничего себѣ — для ея лѣтъ — да и лавчонка тоже недурненькая.

М. Буртонъ, скрывая свою злость, сдѣлалъ видъ, что размышляетъ. — Если полъ-соверена… — сказалъ онъ наконецъ.

— Полъ-дурака! — нетерпѣливо прервалъ м. Стайль. — Мнѣ нужно десять фунтовъ. Ты только что получилъ свою пенсію, а кромѣ того, ты всегда былъ бережливъ и, навѣрно, откладывалъ.

— Десять фунтовъ! — проговорилъ м. Буртонъ задыхаясь. — Или ты думаешь, что у меня въ саду золотые рудники?

М. Стайль откинулся на спинку стула и закинулъ ногу на ногу. — Я не уступлю ни копейки, — сказалъ онъ твердо. — Десять фунтовъ и билетъ на обратный проѣздъ. Если же ты будешь ругаться, то я назначу двѣнадцать.

— Что же я объясню м-ссъ Доттонъ? — спросилъ м. Буртонъ, послѣ четверти часа напрасныхъ пререканій.

— Все, что хочешь, — отвѣчалъ его великодушный пріятель. — Скажи ей, что я помолвленъ съ своей двоюродной сестрой, и что наша свадьба откладывается только вслѣдствіе моего экцентричнаго поведенія. И еще можешь сказать, что произошла эта экцентричность отъ осколка бомбы, ранившей меня въ голову. Наговори сколько хочешь вранья; я никогда уже сюда не вернусь, и обличать тебя не буду. А если она будетъ стараться разузнать что-нибудь про адмирала, то напомни ей, что она обѣщала сохранить его пріѣздъ въ тайнѣ.

Болѣе часа м. Буртонъ просидѣлъ неподвижно на мѣстѣ, обсуждая выгоды и невыгоды предложенной ему сдѣлки, и наконецъ — такъ какъ м. Стайль рѣшительно ни на что другое не соглашался — ударилъ съ нимъ по рукамъ и отправился спать въ состояніи духа, граничащемъ съ помѣшательствомъ и готовностью убить человѣка.

Онъ поднялся на слѣдующее утро очень рано, и, отвѣчая какъ можно рѣзче и короче на всѣ замѣчанія м. Стайля, который былъ въ прекрасномъ настроеніи, отправился съ нимъ на вокзалъ, чтобы увѣриться въ его отъѣздѣ.

Утро было прелестное, ясное и прохладное, и несмотря на всѣ постигшія его невзгоды, расположеніе духа м. Буртона начало проясняться при мысли о близкомъ освобожденіи. Омрачилось оно снова только при входѣ въ кассу вокзала, когда безсовѣстный м. Стайль рѣшительно потребовалъ билетъ 1 класса.