Бенефис - [35]

Сын твой подрался с каким-то Лесем Витруком, — кто знает, не дразнил ли его этот Лесь украденными фарами; уроков твой сын не учит, ему не до уроков, и губы его сжимаются в ниточку; гладко зачесанные волосы — сероваты и печальны, а взор колючий и замкнутый.

А ты помнишь историю, когда твой сын (настоящий твой сын) потерял чужое кольцо с дорогим камушком, и ты ежедневно допрашивала его — скажи правду, а сын отвечал на все одними и теми же словами. И между вами едва не выросла стена, граница, дистанция безнадежного взаимонепонимания, конец, ты уже чувствовала, что теряешь доверие, утрачиваешь духовную общность, все пропадало, а ты упрямо и настойчиво домогалась правды.

— За что тебя взяли на учет, Юрко?

— Кража автомобиля.

— Ты что — украл автомобиль? Хотел поездить? А ты умеешь?

— Нет. Нет. Нет.

На все три вопроса один ответ. Не автомобиль, а только фары, не хотел ездить, не умею.

— Скажи, сынок, в конце концов правду, — это ты своему сыну.

— Я потерял. Нет. Нет. Нет. Я потерял, это правда, я потерял.

Ох эти повторенные сто раз почти односложные слова!

То, что ты знала, выглядело так.

Девочка жила напротив. Достаточно было перейти улицу — и можно поговорить с нею, можно сесть на велосипеды и поехать по шоссе, ведущему в аэропорт или на Брюховичи, можно купить билеты по двадцать пять копеек в кинотеатр «Маяк» и посмотреть фильм про Чингачгука — Великого Змея, можно купить мороженое, поиграть в мяч, — ты наблюдала за его наивной детской влюбленностью, он иногда украдкой поглядывал в окно, и если девочка вертелась там, внизу, в воротах, на другой стороне улицы, вертелась стремительной юлой, тоненькая, на спичечных ножках, с коротенькими волосами, смешная круглолицая девчушка, он заверял, что все прочитано, все выучено, все решено, и бежал вниз, к ее дому. Ему уже нравилось бродить с нею в дождь по улице, а больше всего — под вечер, когда свет фонарей отражался в лужах; они брели по желтым отблескам вдоль тротуара вниз, вниз, она — в прозрачном плащике с капюшоном, вода стекала по блестящему пластику, а он не надевал на голову ничего, у него была тогда черная кожаная курточка, и он шел в ней, долговязый, неуклюжий, с мокрыми волосами, прилипавшими ко лбу, твой двенадцатилетний сын, влюбленный — впервые в жизни — в девочку из дома напротив. Днем она прыгала на одной ножке, играла в классы, носила с собой скакалку и мяч, а за нею следом ходила полненькая широкоплечая подружка с пушистой, ниже пояса, косой. Они о чем-то по-девчоночьи шептались, и в таких случаях твой сын никогда не выходил на улицу. Он читал, лежа на диване, или пробовал смастерить такой челнок, который сам двигался бы по воде, прилаживал моторчик; моторчик не работал, мальчик начинал все сначала, и так до самого вечера; когда начинал моросить львовский дождик, подружка его девочки куда-то исчезала, и он превращался из маленького наивного школьника во влюбленного.

Интересно, что он никогда не смотрел на ее окна. Однажды — все знали, что в доме напротив живет  е г о  девочка, — кто-то из взрослых неумно пошутил:

— Смотри, вон там какая-то краля в одной рубашке, — это не твоя?

Ты помнишь, что с ним сделалось?

— Это не она. А вы не смейте смотреть, не смейте никогда смотреть на те окна!

Захлебываясь словами, он словно старался заслонить все рамы, запретить людям вообще смотреть в сторону его девочки.

А на следующий вечер пришла ее мать, мать этой малышки, и сказала:

— Ваш сын украл у нас золотое кольцо.

По правде сказать, ты была уверена, что ему не отличить золота от меди, алмаз от стекляшки, — но какое это имело значение? Твой сын украл золотое кольцо.

Тебе дали пощечину, оскорбили, но а что, если это правда?

— Я не брал. Нет. Не брал я. Нет.

При матери этой девочки он не произнес больше ни слова. Девочка стояла у порога бледная, такая бледная, что казалось, сейчас она упадет в обморок; она тоже не говорила ни слова, ничего не объясняла, немо глотая слюну; губы и бровки у нее судорожно подергивались; славненькая девочка, у моего сына хороший вкус, — некстати подумала ты, такие мысли всегда приходят некстати, когда обстоятельства требуют особого нервного напряжения. «Ваш сын украл», — сказали тебе. Оказывается, женщина не видела мальчика раньше: сейчас он произвел на нее впечатление честного и хорошего, и теперь она уже не очень была уверена, что он украл, но кольцо-то пропало…

Сын потом рассказал: девочка взяла кольцо из дому, они играли в парке, как всегда, — мяч, скакалка, — она попросила: на, подержи, спрячь! Он был на велосипеде, взял кольцо, даже не сознавая, что берет в руки золото, положил в карман, а потом не нашел там ничего. Это было почти невероятно, ты не представляла, что можно потерять кольцо, ведь даже и дырки в кармане не было.

— Что ты с ним сделал, что ты с ним сделал?

— Я ничего не делал, я не крал, я говорю правду.

Через несколько дней прибежал маленький мальчуган с сопливым носом — посыльный, звонил у двери как на пожар, — принес записку от девочки, по наивности отдал тебе, ты передала адресату, а тот спокойно разорвал бумажку и выкинул в печь. Это спокойствие, должно быть, дорого ему обошлось, но он не прочитал написанного.