Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры - [28]

В 1833–1834 гг. Дизраэли окончательно определяет путь, следуя по которому он намеревался преуспеть в жизни. Примерно в 20 лет, одержимый безграничным честолюбием, он наметил сделать большую карьеру. С годами его решимость крепла. Задача была архитрудной, и, когда Дизраэли заканчивал свои 20-е и начинал 30-е годы, вряд ли кто-либо, кроме него самого, считал эти замыслы реальными. К числу реалистов-скептиков относились и члены его семьи. Для начала ему необходимо было проникнуть в большой свет, т. е. «завоевать враждебный и безразличный мир», как выражался сам Дизраэли. И действительно, хотя Бенджамин и происходил из состоятельной семьи, но ни по богатству, ни по знатности он не принадлежал к миру сильных и власть имущих. Более того, его неанглийское происхождение служило серьезным препятствием на пути к власти. Его противники многие годы не упускали случая использовать это обстоятельство во вред Дизраэли. Первые литературные опыты — «Вивиан Грей» — лишь усилили враждебность людей того круга, в который он так жаждал внедриться. Блэйк замечает, что «завоевание враждебного и безразличного мира — это тема всей его жизни, и она играла свою роль и в преклонном возрасте Дизраэли, когда он в конце концов достиг триумфа». Отсюда «его невероятная решимость взобраться наверх». Если он не может «принадлежать к этому миру, то по крайней мере он должен управлять им».

Проникновения Дизраэли в высший свет не произошло в то время, когда он привлек к себе внимание этих кругов публикацией романа «Вивиан Грей»; оно началось позже, после его возвращения из большого путешествия. Богатство и власть в стране принадлежали блоку аристократии и крупной буржуазии в результате революционных преобразований, к которым прибавилось и воздействие промышленной революции на английское общество. Это общество быстро трансформировалось, и так же быстро изменялся высший свет. В 30-е годы он не походил на то, чем стал к концу столетия. Узкий, замкнутый круг сильных мира сего состоял прежде всего из аристократии. Аристократы злата присутствовали в нем, всячески стремились слиться с аристократией крови, все более частыми становились родственные связи между ними через смешанные браки. Со временем центр тяжести в свете постепенно перемещался в сторону буржуазного мира, который настойчиво накапливал богатства, тогда как старая аристократия беднела, разорялась, теряла свое влияние.

Пока же, в 30-е годы, тон в свете задавали аристократы. Господствовали их нравы и манеры. Свет представлял собой тонкую, ограниченную социальную прослойку, состоявшую из спесивых, рафинированных людей, тесно связанных различными родственными узами, регулярно общавшихся друг с другом, варившихся в собственном соку. Они обычно мало отличались друг от друга. Наибольшая светская активность приходилась на так называемый лондонский сезон, продолжавшийся три месяца — май, июнь, июль. Знать съезжалась в столицу и предавалась здесь различным развлечениям, активно общаясь друг с другом. В салонах было много пустой светской болтовни, люди знакомились друг с другом, устанавливались связи, часто приводившие к бракам. Наряду с этим солидные, влиятельные люди обсуждали, а порой решали серьезные государственные дела, намечали средства влияния на политику страны, приглядывались к окружающим, выбирая из них энергичных и способных, которые могли быть использованы в определенных политических целях, в большой и сложной политической игре. Здесь начинались карьеры, заканчивавшиеся зачастую незначительным конечным успехом или средними достижениями. Но возникали перед наиболее удачливыми, способными, энергичными и предприимчивыми людьми и более широкие перспективы, ведущие в парламент, а в исключительных случаях — и в состав руководства одной из двух политических партий, на возможный пост министра в том или ином из сменяющих друг друга правительств.

Развивать свои связи с высшим светом Бенджамин начинал не с нуля. Кое-какой задел у него был. В свое время в доме отца частыми гостями были довольно видные деятели в основном из литературных и отчасти политических кругов. Недолгое сотрудничество с издателем Мэрреем расширило знакомство Бенджамина с людьми этого круга, и, несмотря на наступившее охлаждение в отношениях двух друзей, Бенджамин сохранил некоторые контакты того времени. Наконец, пусть не очень сильные, связи со светом были у Остинов, которые бескорыстно симпатизировали и покровительствовали молодому Дизраэли. В общем, начинать было с чего. И Дизраэли бросился в бурный поток светской жизни, стремясь расширить число знакомств и видных домов, в которые его приглашали, причем его внимание было четко направлено на людей самых влиятельных в обществе и в политике.

У Дизраэли была отработанная манера поведения. Он старался появиться в том или ином салоне, где собиралось значительное число знатных женщин и мужчин, таким образом, чтобы сразу же привлечь к себе всеобщее внимание. В этом ему помогала удачная внешность: довольно высокий рост, стройная фигура, интересное, чуть удлиненное привлекательное лицо, которому хорошо подходил оливковый, напоминающий Восток цвет. Все это подчеркивалось сдержанно-уверенной манерой поведения. При этом Бенджамин все еще прибегал к крайностям. В свои 29–30 лет он появлялся в обществе в вызывающе экстравагантном наряде. Одним из тех, кто вводил Дизраэли в большой свет, был барон Булвер Литтон, романист, драматург, а позднее и министр правительства. Его брат Генри Булвер, видный дипломат, вспоминал так свою первую встречу с Дизраэли на обеде в одном из аристократических домов: Дизраэли был одет в «зеленые бархатные шаровары, канареечного цвета жилет, открытые туфли с серебряными пряжками, рубашку, отделанную кружевами, ниспадавшими на кисти рук, а его волосы ниспадали длинными завитыми локонами». Костюм дополнялся белыми перчатками, поверх которых на пальцы были надеты кольца с бриллиантами. Такой наряд производил впечатление, особенно на женскую половину общества, и достигал преследуемой Дизраэли цели — выделял его среди присутствующих. Конечно, в наши дни подобная одежда была бы сочтена весьма сомнительной для общества, о котором идет речь, хотя на улицах сегодняшнего Лондона, да и Москвы нередко можно встретить и кое-что поживописнее. Это одно из средств самовыражения человеческой натуры. В свое время А. С. Пушкин говорил: «Без шума никто не выходил из толпы». Дизраэли следовал этому принципу.