Бен Гурион - [6]

Таков семнадцатилетний Давид Грин: чувствительный юноша, пораженный стрелой любви в самое сердце, плачущий по ночам от первой душевной травмы; мальчик, который пишет стихи о любимой девушке и откладывает на потом осуществление своих замыслов только для того, чтобы остаться с ней. В том же письме он пытается вернуться к своему, несомненно, искреннему признанию:

«Утро вечера мудренее» — гласит русская пословица. И это верно. Все, написанное вчера вечером, заставляет меня сегодня презирать самого себя. Что за стиль, сентиментальный до абсурда! Я готов переписать письмо заново и только моя чудовищная лень и отсутствие времени удерживают меня от этого».

С разбитым сердцем (что, однако, не помешает ему впоследствии напрочь забыть имя возлюбленной) Давид покидает Плоньск и едет в Варшаву. Полтора года, проведенные в старой польской столице, похоже, были отмечены долгими и трудными испытаниями. В большом городе он чувствует себя подавленным, одиноким, оторванным ото всех. Союз друзей, которые остались в Плоньске, распался. Неожиданный отъезд Самуила Фукса, уезжавшего, вопреки всем планам, не в Палестину, а в Англию, становится первым большим ударом. Разлука с другом, которого он любил «как старшего брата», глубоко огорчает Давида.

В Варшаве Давид живет у родственников. Он быстро замечает, что они нуждаются в деньгах и что косвенно он является тому причиной. В это же время он узнает, что дела отца резко пошатнулись, и дает себе слово не обращаться к нему за помощью. К счастью, ему удается устроиться учителем на неполный рабочий день, и вскоре его финансовое положение начинает понемногу улучшаться. Чтобы не чувствовать одиночества, он вместе с другом снимает комнату, но не может обрести душевный покой и часто пребывает в подавленном состоянии. Он был готов к возможным трудностям, приехав в Варшаву, чтобы учиться, но как же трудно еврейскому мальчику поступить в русское учебное заведение, особенно с учетом всех ограничений, которые царское правительство предусматривает для евреев! Тогда он решает продолжать учебу в технической школе, основанной, известным филантропом Вавельбергом специально для еврейской молодежи. Чтобы сдать вступительные экзамены, он берет частные уроки русского языка, физики и математики, но в 1904 году в школу начинают принимать только лиц со средним образованием, и мечта Давида рушится.

Он все еще ищет свой путь в жизни, когда узнает трагическую весть: умер Теодор Герцль. От отчаяния исчезает уверенность:

«Будущее еврейского движения и нашего народа вызывает у меня горькие и грустные мысли, — пишет он другу. — Сомнения и неуверенность истощают мои силы, в душе моей нарастает отчаянье — холодное и ужасное как смерть. Удастся ли восстановить мою чистую и сильную веру так, чтобы не осталось в ней и следа сомнений или безнадежности?».

Он совсем один, его никто не ободрит, у него нет никого, к кому бы он мог обратиться за моральной поддержкой. И именно в этот критический момент в жизни Давида вновь возникает Шломо Земах, юный мечтатель из Плоньска, и предлагает ему идти одним путем. Этому примеру последуют и многие другие.

25 ноября 1904 года Давид возвращается в Плоньск. На сорок восемь часов. Едва приехав, он тайно встречается со Шломо, и друзья решают, что при первой же возможности Давид уедет в Палестину. 12 декабря, отправившись по поручению отца в банк за получением чека на 580 рублей, Шломо берет деньги и вместе с ними бежит в Варшаву, где его ждет Давид.

За один день все было готово к отъезду на Землю Обетованную. Опасаясь, как бы отец не разыскал его и не вынудил вернуться, Шломо скрывается у одного из своих товарищей. Эта предосторожность оказалась весьма своевременной: в тот же вечер отец Шломо пришел к Давиду. «[Вернувшись домой], я застал его сидящим в нашей комнате, — пишет он Фуксу на следующий день. — Он заговорил со мной спокойно, не проявляя эмоций. Можешь представить себе нашу беседу! Я заверил его, что Шломо уже уехал. Не знаю, поверил он мне или нет, но больше не приходил и, вероятно, вернулся в Плоньск».

13 декабря Шломо Земах покидает Варшаву и несколько недель спустя приезжает в Палестину. Дрожа от возбуждения, Шломо Леви, другой товарищ Давида, вихрем влетел в еврейскую школу и прочел только что полученную от беглеца открытку:

«Шалом, друзья мои! Я в Ришон-ле-Ционе (одно из первых земледельческих поселений на территории Палестины. — Прим. авт.). Я пишу вам, а передо мной лежат первые деньги, которые я заработал своими руками. Значит, можно зарабатывать на жизнь на нашей земле. На завтрак и на обед я ем хлеб с маслинами. Не бойтесь ничего, приезжайте и найдете работу».

Поступок Шломо Земаха глубоко поразил молодежь Плоньска, в глазах которой молодой человек становится символом бунтарства против условностей, против жизни в диаспоре, против родителей, препятствующих отъезду своих детей на землю Израиля.

Отъезд Земаха все больше и больше укрепляет принятое Давидом решение. Собственный отъезд он откладывает еще почти на год, но все, чем он занимается в течение этого времени, направлено на достижение одной лишь цели: подготовиться самому — и подготовить друзей — к жизни в Палестине. Он сильно изменился, это уже не тот задумчивый, элегантно одетый еврейский юноша в темном жилете и с шелковым галстуком, каким он уезжал в Варшаву. В Плоньск он вернулся в русской рубашке, и эта смена имиджа была не просто следствием моды. В Варшаве он был свидетелем первых волнений, вызванных русской революцией 1905 года, всколыхнувших всю общественность города. Он участвовал в стачках и демонстрациях, внимал ораторам, провозглашавшим свободу и справедливость, видел русских солдат и полицейских, расстреливавших толпу. И хотя его связь со всем этим была довольно ограничена, нет никаких сомнений в том, что указанные события оказали огромное влияние на его мироощущение.