Белый ветер - [57]
Русанов засмеялся.
Однако Левашова анекдот не рассмешил.
— Бог с ним, с англичанином, рассказывай про выход.
— Ну, шли, шли, более суток не пили, сумели уклониться от удара танковой колонны «противника», «подорвали» нефтехранилище. Ужас как тяжело в пустыне воевать! Особенно когда ветер — места нет, куда бы песок не забился: в волосы, в уши, в рот, в нос, в глаза… На зубах хрустит, дышать не дает. С неба будто свинец льется, честное слово. Сапоги по пуду весят, только вот воды нет. Однажды добрели до колодца — десять часов во рту капли не было, — и нате, пожалуйста, вводная: «Колодец отравлен!» Боялся, упаду и больше не встану. И что ты думаешь? Десять километров как миленький прошагал. Еще гвардейцев подбодрял. Вот где вашему брату, политработнику, широкое поле деятельности! У нас до тебя Коростылев был, сейчас на батальон ушел, ты его знаешь. Ох, железный мужик! У всех языки на плече, а он на привале сапоги бархоткой чистит, честное слово. Солдаты с него пример берут — и сил у них прибавляется. Веселый — шутки, истории всякие, песни — этого у него запас неисчерпаемый. И Власов тоже тогда себя здорово показал. Но Власов-то, сам знаешь, богатырь, Коростылев — он же замухрышистый, а вот поди ж ты… Я спросил, где его отливали, смеется. «Мы, — говорит, — комиссары, все железные, формочки для отливки разные, а литье одно». Да…
— Послушай, Кузьмич, это же, наверное, исключительный случай — пустыня. А нас вот…
— Не такой уж исключительный, — покачал головой Русанов. — Мне за службу, например, уже дважды довелось там песку поглотать. Другим больше. Думаешь, в зимней тайге легче?
— Да я ничего не думаю, потому и расспрашиваю.
— В тайге я о пустыне мечтал, — усмехнулся старший лейтенант. — Представь: мороз за тридцать пять, металл как стекло становится. Снег по пояс, глушь непролазная, ни дорог, ни тропинок, ждешь ночлега, чтобы у огня отогреться. Тут опять вводная: «Самолеты «противника», костров не зажигать!» И что ты думаешь, пять дней шли — и ни одного обморожения, ни одного больного. Эх, да каких только выходов не было!.. Зато уж потом ребята действительно закаленными становятся. Сам черт им не страшен. Из камня напьются, костер без спичек разведут, из топора обед приготовят, на макушке дерева выспятся.
— Ну так все-таки…
— А все-таки прямо тебе скажу — не предусмотришь ты все заранее. Понимаешь? Выход для того и проводится, чтоб нашу постоянную готовность проверить. Чтоб встретились там с любыми неожиданностями и сообразили, как поступить. Понимаешь?
— Теперь понимаю.
— Что ты понимаешь?
— Что ничего ты мне не разъяснил, — проворчал Левашов.
Хотя точной даты и часа выхода никто не знал, тем не менее к нему готовились. Проверяли оружие, снаряжение, неприкосновенные запасы. На краю военного городка, в роще, стояла огромная палатка, временный склад, где было сложено имущество, которое предстояло взять с собой: рации, взрывчатка, продовольствие, шанцевый инструмент. Палатка была окружена невысокой оградой из колючей проволоки, вокруг расхаживал часовой.
Капитан Кузнецов делал вид, что ничего не ожидается, но каждый день придирчиво знакомился со сводкой больных, присутствовал на чистке оружия, лично проверял сохранность парашютов и по крайней мере два раза в неделю поднимал неожиданно роту.
Что касается остальных офицеров, то они под разными предлогами оставались ночевать в роте и наставляли сержантов, на что следует в первую очередь обратить внимание, когда прозвучит условный сигнал.
К первогодкам прикрепили старослужащих, чтоб делились опытом. Впрочем, такое шефство было давней традицией в роте.
ГЛАВА VIII
Потом летели.
Ровно гудели двигатели, внизу медленно проплывала земля — лоскутные одеяла полей, зеленые леса, серебристые, порой вспыхивающие под солнечным лучом реки, шнуры железных дорог, серые асфальтовые линейки шоссе. Пестрые деревушки и поселки толпились у перекрестков, по речным берегам. Презрев дороги, напрямик шагали высоковольтные мачты, и тонконогие их опоры отбрасывали длинные тени, словно их двойники лежали набоку.
Сначала все было знакомо: окрестная местность была хорошо известна ему по походам, тактическим занятиям, по топографическим картам. Некоторое время он занимался тем, что мысленно переводил менявшиеся за иллюминатором пейзажи в топографические знаки.
Вот зеленое поле, такое плотное и надежное сверху, на карте обозначено поперечными черточками — болото, эти еле заметные с высоты желтые точки — уголки на карте — вырубленный лес, тоненькая желтая лента — она и на карте ниточка — грунтовая дорога.
Постепенно краски на земле начали бледнеть, расплываться, словно их накрывали белыми неровными кусками кисеи. Она становилась все плотнее, сплошной пеленой зашторила все внизу.
Самолеты летели долго. На какое-то время Левашова осилила дремота. Когда он проснулся и глянул в иллюминатор, то не сразу сообразил, где находится. До самого горизонта земля была заткана плотным темно-зеленым лесом — ни полей, ни просек, ни дорог, ни селений, — лес, лес, лес без конца и без края.
