Белый тапир и другие ручные животные - [47]

Сегодня здесь, на острове, рябинники и сизые чайки вдруг переполошились — значит, появился какой-то хищник. Вообще-то на этой неделе я не раз слышал их крики, но не придавал им большого значения. А нынче тихо вышел на двор — и увидел на крыше канюка! На том месте, где несколько лет назад любил сидеть один из моих канюков, прежде чем он осенью отправился на юг. Не та ли самая птица? Ведь вряд ли можно считать обычным явлением, когда канюк на каменистом островке садится не на сосну, а на крышу дома. Интересно было бы знать — но не менее интересно надеяться, что это мой питомец.

Благодаря ручному канюку я смог запечатлеть на пленку одну из драм природы, ту самую, которая дала виду его шведское название (урмврок — змееяд). Правда, обычная его добыча — полевки, а когда на полевок неурожай, он не брезгует и птенцами, недаром рябинники сегодня так шумели. Но куда интереснее то, что канюк сражается с врагом Адама и Евы. И побеждает.

Я отснял множество кадров, как мой канюк расправляется с гадюкой. Предложил их газете, но меня подвело то, что канюк был ручной. Теперь вы можете увидеть снимки в этой книге. Сам я ни разу не видел дикого канюка, сражающегося со змеей, и скажу спасибо, если кто-нибудь напишет мне про такой случай. Но виденные за много лет примеры того, как совпадает поведение диких и ручных животных, особенно птиц, убеждают меня, что приемы моего канюка ничем не отличаются от приемов его сородичей, никогда не общавшихся с человеком. Кстати, мысль о том, чтобы запечатлеть на пленке схватку дикого канюка с гадюкой, граничит, как мне кажется, с утопией.

Гадюка ядовита, и у канюка нет иммунитета против ее яда. Он должен быть осторожен, должен при виде змеи действовать по твердой инстинктивной схеме. Диковинного в этом не больше, чем в том, что лиса — я писал об этом выше — действует по определенной схеме, расправляясь с ядовитой рептилией, не больше, чем в реакции человека или обезьяны, когда они инстинктивно пугаются и сторонятся всяких извивающихся тварей, будь то гадюки, или неядовитые змеи, или даже ящерицы.

Если бы не ядовитое оружие гадюки, она была бы легкой добычей для плотоядных. Полевка, например, мелькнула между кочками — и нет ее, а змея, как говорится, сама себя подает на блюдечке. Ее привлекают хорошо освещенные, подчас совсем лишенные растительности места, где она доступна теплым лучам солнца. А так же канюку. Среди хищных птиц немало специалистов по змеям: секретарь в Африке, змееяд в Испании и других странах, краснохвостый канюк в Северной Америке. В нашей стране никто не оспаривает у канюка изысканное блюдо «гадюка». Осоед чересчур медлителен, к тому же у него есть свое любимое сытное кушанье — личинки шмелей и ос. Тетеревятник и сыч избегают открытых мест. Соколы предпочитают бить птиц в полете; исключение — пустельга, но она мала для поединка со змеей, а орлы — велики. Зимняк обитает в местах, где гадюка — редкость. Лунь и коршун могли бы справиться со змеей, но и они специализировались на другой пище.

Остается один потребитель — канюк. В солнечные дни на его обширной территории дремлет немало упитанных гадюк. У нас на острове, на лугу величиной с полтора футбольных поля, я в эти дни видел три роскошных экземпляра длиной от шестидесяти до семидесяти сантиметров. Лакомый кусочек для канюка, недаром в Северной Америке двуногие гурманы высоко ценят родственника гадюки — гремучника. Очевидно, извивающаяся протеиновая колбаска играет важную роль в рационе канюка, и вполне естественно, что у представителей этого вида выработалась особая техника атаки. Теория, так сказать, заложена в генах, а практика — дело наживное… Первая встреча молодого канюка с гадюкой может оказаться для него и последней; яда гадюки достанет на то, чтобы умертвить гораздо больше живой плоти, чем наберется в птице весом с килограмм. Опытный канюк, возможно, расправляется со змеей быстрее, чем это вышло у моего юнца. Может быть, канюк постарше в первый же миг вонзает коготь в роковую для змеи точку чуть позади головы — ив каких-нибудь нескольких сантиметрах от двух острых, как шило, ядовитых зубов. Промедление тут недопустимо… Конечно, молодой канюк не знает, что змея опасна, и все же наступательный порыв тормозится инстинктивным предупреждением, птица колеблется, она словно на качелях, где друг друга уравновешивают два могучих инстинкта: инстинкт самосохранения и стремление убить, чтобы насытиться.

С расправленными крыльями канюк приземляется перед гадюкой и замирает, пока застигнутая врасплох змея быстро свертывается кольцом — угрожающая поза, при которой голова ее уподобляется катапульте, способной молниеносно метнуться вперед. Голова канюка откинута назад, кажется, он приготовился не столько нападать, сколько защищаться. Неуверенный шаг вперед — и крылья тоже подаются вперед. Они призваны отвлекать змею — как бык нацеливается не на человека, а на мулету, так и широкие крылья птицы сбивают с толку змею. Шаг за шагом канюк приближается… Гадюка напружинивает мышцы, живую катапульту с ядовитым гарпуном… Выстрел! Канюка будто взрывом подбрасывает в воздух, укус пришелся либо на воздух, либо на маховые перья. А канюк уже действует более уверенно, он начинает улавливать суть, понимать, что велят ему гены. Снова шаг, другой, третий… Но на этот раз, когда голова змеи выбрасывается вперед, канюк не только подскакивает вверх, его острые когти мгновенно ударяют по змеиным кольцам. Гадюка шипит, яростно извивается, но рана не страшная, можно продолжать борьбу. Между тем канюк разобрался, что к чему, он опять наступает со своей мулетой: вызвал выпад змеиной головы, ответил ударом когтей и тут же отскочил на безопасное расстояние. Гадюка быстра, как стрела, но канюк уже сообразил, в чем ее слабость — надо использовать промежутки между выпадами. Все лучше координирует он свои движения, все точнее становятся контратаки. Канюк усиленно дышит открытым клювом, все действия его целеустремленны, глаза следят за метнувшейся вперед змеиной головой, и вот… Коготь поражает заветную точку и не отпускает. Змея извивается, напрягается, едва не опрокидывает противника, но канюк держит ее мертвой хваткой. Клюв бьет по кольцам, царапает, рвет. Гадюка обезглавлена, но силы еще не покинули змеиное тело, оно корчится, хлещет врага. Напрасно, битва кончена. Голова канюка ходит вверх-вниз, он уже кусок за куском поедает медленно извивающиеся, трепещущие останки. Замкнулось еще одно звено во всеобъемлющей пищевой цепи, один организм снабжает «горючим» другой, и ничего особенного тут нет, переплавка идет уже миллиарды лет, и описанный случай повторяется в солнечные летние дни всюду, где водятся змеи и над лугами парят канюки…