Белый свет - [162]

— Чего не спишь?

— А почему ты не спишь?

— Я хотела поговорить с тобой, Саяк. У, какой холод у тебя! — Жамал зажгла свет и, занавесив покрывалом разбитое окно, снова потушила его. — За что ты так зол на нас? Рассердился на Жокена? По-моему, ты тоже не прав. Ведь что получилось: ты обидел его, он с горя напился и поругался с тобой. Пойми, он не виноват, ты сам все это устроил. Разве мы плохо тебя здесь встретили? Почему ты, наш сородич, не разорвал бумажку, за которую мы должны платить три тысячи? И вообще, зачем ты ее откопал?

— А ты думаешь, без меня ее никто бы не нашел?

— Никогда бы никто не нашел. Здесь в лесу мы живем спокойно и хорошо.

— По-твоему, Жокен и Хасан ни в чем не виноваты?

— Конечно нет. Деньги ведь достались не им.

— Но государство лишилось денег по их вине.

— Пусть так, — с заметным раздражением проговорила Жамал, — это деньги не из твоего кармана.

— Вот и я говорю: Жокен должен вернуть государству деньги, которые истратил незаконно.

— «Государство, государство»… Ты что, хочешь наполнить нашими деньгами его карман?

— Государство, Жамал, это все мы, вместе взятые. Кто грабит государство — грабит народ.

— Брось говорить такое! Жокен никого не грабил. Мы же эти деньги собирали по крупицам.

— А я-то думал, что Жокен собирал их как орехи, — усмехнулся Саяк.

— Ты правильно думал, — вдруг жестко сказала Жамал, явно гордясь своим мужем. — Жокен умеет жить. Как говорится, поднимет с земли простой камень и превратит его в золото. В твоем положении, Саяк, тебе не надо ссориться с нами. Оставь нам наши деньги, и все будет в порядке.

— Чтобы это сказать, ты и зашла ко мне?

— А как же, Саяк. От тебя не скрываю: деньги у нас есть. Есть, говорю, деньги. Но хочу, чтобы было их еще больше.

— Ты дочь простого человека, Жамал. А простым киргизам никогда не была свойственна алчность.

Жамал засмеялась:

— Я знаю, ты с малых лет умел сочинять интересные сказки.

— Это не сказка, Жамал, — Саяк вздохнул.

— Чего вздыхаешь?

— Тебя жалею, когда-то добрую и бескорыстную.

— Чего ты мелешь! — с раздражением сказала Жамал.

— Хватит, Жамал. Уже глубокая ночь. Мне надо отдохнуть, завтра на работу.

* * *

Когда Саяк вернулся с работы, комната его была чисто убрана. Промерзший минувшей ночью, он сразу по неподвижности воздуха определил, что окно застеклено и закрыто. Саяк освободил на столе место и достал с полки рюкзак.

В это время, постучав в дверь, зашел Жокен.

— Извини, родич, — начал он как можно мягче, — вчера я, кажется, лишнее выпил, ничего не помню. А Жамал говорит, будто поссорились мы с тобой из-за какой-то там дурацкой бумажки. Я же тебе рассказывал, теща моя болела. Вот и подписал не глядя. Что было делать: могла ведь умереть без меня. Аскар твой — его мордой лисьи бы норы разрывать! — откопал тот договор, принес тебе. Ты, сородич, конечно, не виноват. Деньги я сегодня отнес и нисколько их не жалко. Даст бог, еще заработаю. Ты как себя чувствуешь?

Саяк не ответил. Даже не повернул лица к Жокену. Не спеша собирал и складывал в рюкзак свои вещи.

— Куда это ты собираешься? — хмуро спросил Жокен, оскорбленный его молчанием.

«Откуда ты, слепой, взялся на мою голову, — подумал он. — Зачем я дал блеснуть тебе перед стариками знанием Корана, расхваливал тебя, как святого. Они теперь думают, что ты и впрямь такой». Жокен наклонился в сторону так, чтобы получше разглядеть лицо Саяка — какое оно после вчерашнего. В глаза ему бросились ссадины, шишка на лбу. «Да, теперь аксакалы будут говорить обо мне: «Это тот самый Жокен, который избил и выгнал из дому своего слепого сородича».

Завязав рюкзак, слепой вынул из кармана деньги и положил их на стол.

— Жокен, сколько я тебе еще должен? Возьми.

— Убери свои деньги! Разве для того ты нашел меня, чтобы принести в мой дом несчастье. Подумай, что скажут о нас люди! Правда, мы с тобой не ладили в детстве, но разве я не встретил тебя как человека? Разве Жамал не была когда-то твоими «глазами»? Ее ты за что обижаешь?

— Нет, я не могу больше жить в вашем доме.

До слуха Саяка донесся скрип сворачивавшей к дому арбы. Взвалив на плечи рюкзак и прихватив чемодан, он вышел во двор. Жокен понуро побрел следом.

И тут к Саяку с плачем бросилась Алима.

— Не уходите, дядя Саяк! Не уходите! — обливаясь слезами, она целовала его руки.

Саяк опустил вещи на землю:

— Жокен, я остаюсь.

* * *

Снег выпал поздно, чуть не перед самым Новым годом.

Проснувшись утром, Саяк услышал, как крупные хлопья мягко ударяются в окно, возле которого он лежал.

Саяк торопливо оделся и вышел во двор. Запрокинул лицо и блаженно заулыбался, чувствуя, как тают на лице снежинки, потом нагнулся, сжал в кулаке горсть снега. За ночь его навалило по щиколотку, а снег все шел и шел. И все вокруг было заглушено его тихим шепотом.

Раз десять подтянувшись на турнике, сделанном по его просьбе родственником Жокена, Саяк до пояса обтерся снегом. Потом отправился в чайхану, где с шести часов утра уже кипели самовары.

Чайхана встретила его приветственными возгласами, миром и уютом, ароматным запахом лепешек, только что вынутых из тандыра. Как хорошо в эти утренние часы слушать людей, не спеша обменивающихся новостями, беседовать со стариками, лесниками, рабочими.