Белый саван - [33]

Золушка с корзинкой в руке, а в корзинке — роза. Меня же ждут примеры по арифметике и разгневанный отец на другом конце стола. Другой мир? Все — грязно и неуютно обнажено. Зоори, где эта мелодия? Не слышу больше ее. Услышу ли когда?

Уже значительно позднее я увидел дерево. Было мне шестнадцать лет. Мы отдыхали в Паланге. Моя подруга Алдона в насмешку забросила в речку Ронже мою бамбуковую палку. И при этом добавила: дескать, я тощий, тоньше этой палки, а зубы у меня, как у ихтиозавра.

После обеда я один отправился побродить по морскому побережью. Там лежали на берегу рыбачьи лодки. Они пропахли смолой и рыбой. Я остановился возле них.

Носком башмака рыхлил песок. Спокойное море плескалось совсем рядом. Мелкие волны отделяли меня от молочно-белого свечения. Мне хотелось покинуть берег и пойти по воде. Как Христос. Всего несколько шагов отделяли меня от чуда. Я понял, чудеса подкрепляются реальностью. Это так похоже на прыжок вверх. Я не мог взять высоту в метр шестьдесят. Даже когда я был в хорошей форме, метр пятьдесят семь были для меня конечным результатом, выше этой планки я прыгнуть не мог. Точно так же мне не дано было ходить по морю. Я мог или утонуть, или просто смотреть на него издалека. Тонуть было страшно.

Поэтому я стоял и смотрел на море. На горизонте скользили белые паруса. Вот она, мачта с выгоревшим брезентом, а может, поднять паруса, крепко ухватить штурвал и выплыть в открытое море? Я вдыхал в себя запах смолы и рыбы, носком башмака буравил песок.

И вдруг я вздрогнул от какого-то экстаза. Меня прошиб холодный пот, и одновременно мне сделалось жарко. Казалось, я тянусь ввысь, и моя голова уже вровень с верхушками сосен на Шведской горе. В руках я бы мог, наверное, удержать горячее солнце и… как смешно это желание бродить по морю! Эх, вырвать бы сейчас с корнями деревья и раскидать повсюду, пускай подивятся жители шведских портов, и еще усыпать все сосновыми иголками. Повесить в небесах часовню, что стоит на горе Бируте. Выловить свою бамбуковую палку, палку халдейского мага, и начертать в воздухе магические знаки. Пускай днем небо расцветится звездами, пускай звезды поют и славят меня, самого могущественного. В конце концов, разве так уж обязательны великие чудеса? Ведь я накапливаю в себе радость и силу, а они безграничны!

Я уже не помню всего, что вытворял там, на берегу, у рыбачьих лодок. Пел арию тореадора деланным баритоном, гордо отставив ногу, и мое высокое «соль» походило на вой, усмиренный монотонным шумом моря.

Я танцевал импровизированный танец. Он означал молитву жрицы, поклонявшейся Каститису и Юрате, любовникам, скрывающимся в подводном замке. Мои длинные ногти рыхлили песок, я приседал, изгибался, вертел задом, вращал белками глаз.

Еще я обращался с проповедью к миллионам людей, и слова мои были исполнены какого-то величайшего смысла.

«Вы должны обрести знание… это самое главное… давайте разводить огонь, да здравствует… пробудимся же все и поднимемся… все до единого… ввысь… я укажу вам путь к чудесному огню, я, я…».

И я пожимал руки приветствовавшим меня, обаятельно улыбался и подпрыгивал вверх, ведь толпа подхватывала меня на руки и несла теперь с возгласами:

— Это Он! Он! Он наш!

И тогда к моему экстазу прибавилось еще одно ощущение, которое назойливо пронизывало все тело: недавнее величие рухнуло, исчезло, подобно морской пене, когда ее впитывает в себя песок. Глаза мои словно раскрылись. Вот лежат на берегу рыбачьи лодки. Чуть дальше валяются почерневшие ракушки. Передо мной серое море. Тонкие сосны, растущие на Шведской горе. Пустынный пляж исчезает за поворотом. И я все понял. Обычное желание — мне приспичило облегчиться. Вот что испортило приподнятость моего настроения. Экстаза как ни бывало. Я привалился к лодке. Сбоку. Сразу сделалось легко, видать, я слишком долго терпел. И в этот миг, когда песок впитывал мочу, точно морскую пену, я услышал шорох. Повернул голову. Проклятие! Совсем забыл поглядеть в сторону горы Бируте. Женщина была почти рядом. Сильно загорелая, в ярко-красном купальном костюме, с оранжевым халатом, переброшенным через плечо. Скорее всего, она видела и мой дурацкий танец, и песню, и проповедь, а теперь вот наблюдала за мной, скорчившимся возле лодки.

Женщина прошла мимо. Кричащее пятно в этом сером мире. Я заплакал от стыда. И зашагал по песку в сторону дома. Сказочный, волшебный мир исчез. Вот они, мои длинные ноги! Ах, какой я долговязый! И зубы, как у ихтиозавра. Вонючка! Полудурок!

Рядом стоял мост для пешеходных прогулок. Пусто, ни души, он напоминал кочергу, вмерзшую в болото. Пахло водорослями, принесенными с Балтики. И тут хлынул дождь, зашумели недоросли-сосенки. Я шел улочками городка. Хрустел гравий, нос у меня был мокрый, спина чесалась. Вот на этой вилле живет Алдона. Самая глупая девчонка во всей Паланге. Что с того, что у нее налились груди и она виляет задом? Я решил больше об этом не думать.

В тот вечер лежал в постели и смотрел в окно. Дождь перестал. Я видел дерево и две звезды. На меня снизошел покой. Пальцы теребили одеяло.

Звезды блуждали по одеялу. Как пауки. У каждой из них по пять ног. Вот и ползают по темному одеялу. Сплетаются ногами-лапками, гибкие в кости, это у них любовь или борьба. Вырезанное из черной жести дерево стояло рядом с кроватью. Я это почувствовал. Пальцы на ногах вдруг стали мерзнуть. Повернулся к стене. Обрывки дневных впечатлений сбивались в комок, застрявший в горле. Не нужно было так тоскливо заглядывать этой девчонке в глаза. И зачем он отдал ей свою замечательную бамбуковую палку, возомнив себя королевичем, отдающим жезл Золушке? Алдона не Золушка. Ее отец — крупное должностное лицо в министерстве финансов, и замуж она выйдет за постоянного посетителя курзала.