Белый олеандр - [111]

Перевернув страницу, я начала рисовать еще одну лодку, серебряную на черном. Дверь распахнулась, ввалился Миша, друг Рины. Облокотившись о стенку, он играл на воображаемой гитаре в такт Джимми Пейджу. С пухлых, как у гигантского младенца, губ стекала струйка слюны.

— Я пришел к тебе, maya liubov. Krasivaya devushka.

— Уходи, Миша.

Шатаясь, он дошел до моей постели и сел рядом.

— Не будь жестокой, — пропел он, как Элвис, и ткнулся носом мне в шею.

— Оставь меня в покое! — Я пыталась спихнуть его, но он был слишком большой и бесцеремонный. Никакого твердого предмета под рукой не было.

— Не бойся, я ничего такого не делаю. — Он лег рядом со мной, растекшись по кровати, как пятно краски. От него так несло, что я вспомнила о змеях, оглушающих дыханием свою жертву. — Просто я очень одинок…

Я позвала на помощь, но никто не услышал из-за грохота «Зеппелин». Отяжелевший Миша положил голову мне на плечо, уткнулся в шею слюнявыми губами. Слезящиеся синие глаза у самого моего лица, тяжелая рука на талии. Несколько раз я стукнула его, но безрезультатно — Миша был слишком пьян, кулак только отскакивал от него, он ничего не чувствовал.

— Миша, иди отсюда!

— Ты такая красивая. — Он попытался поцеловать меня. Изо рта пахло водкой и чем-то жирным, кто-то, наверное, принес жареную курицу.

Нож был у меня под подушкой. Мне не хотелось пускать его в ход против Миши. Я слышала, как он играет на гитаре, знала, что у него есть собака по кличке Чернобыль, что он хочет поехать в Чикаго и стать блюзовым гитаристом, только ему не нравится тамошний холодный климат. Рина недавно постригла его, оставив вьющуюся челку. Миша был незлой человек, но сейчас он целовал мои сомкнутые губы, шарил рукой под одеялом, хотя я была полностью одета. Он щупал только старый полиэстер.

— Приласкай меня, — ныл он в ухо. — Полюби меня, devushka, ведь мы все умрем!

Наконец мне удалось приподняться, стукнуть его планшетом для рисования и выпихнуть из постели.

В гостиной уже почти все разошлись. Наталья танцевала сама с собой перед музыкальным центром, держа за горлышко бутылку «Столичной». Георгий спал в черном кресле, положив голову на истертый подлокотник, у него на коленях свернулся белый кот. На полу валялись сломанный бамбуковый стул, перевернутая пепельница. Жирная лужа поблескивала на поцарапанном кофейном столике.

Рина и ее бойфренд Сергей лежали на зеленой кушетке. Она не сняла ни юбку, ни обувь. Рубашка на нем была расстегнута, с шеи свисала цепочка с медальоном. Противно было прерывать их, но все-таки Миша был ее друг, пусть она с ним разбирается.

— Рина, Миша лезет ко мне в постель. Четыре пьяных глаза уставились на меня, два черных, два ярко-голубых. Сфокусировались не сразу. Сергей что-то прошептал ей по-русски, и они рассмеялись.

— Миша тебе ничего не сделает. Дай ему чем-нибудь по голове.

Сергей мял ее бедра, покусывал шею, но смотрел на меня. Как белый тигр, наметивший жертву.

Когда я вернулась к себе, Миша спал. Там, где я стукнула его планшетом, темнела кровь. Он храпел, обнимая мою подушку, и не скоро должен был проснуться. Я легла на пустую кровать Ивонны. В пять стерео умолкло, мне удалось поспать час или два. Снились какие-то звери, роющиеся в мусорных кучах. Меня разбудил звук струи в унитазе. Дверь в туалет напротив нашей комнаты была распахнута, и поток длился, казалось, не меньше пяти минут. Когда он прекратился, смывать не стали. Потом снова включили стерео, опять «Who». «Кто ты?» — спрашивал голос солиста. Я постаралась вспомнить, но не смогла.

25

Хмурым субботним утром мы сидели на кухне и шили кожаные сумки — тысяча первый способ заработка, пришедший Рине в голову. Ники ставила демо-записи новых рок-групп, купленные Вернером. Все они были похожи одна на другую — тщедушные полудетские вопли, плохо настроенные гитары. Ники искала себе новую команду.

— Эта ничего, как ты думаешь? О черт! — Она уколола палец, сунула его в рот с черно-красной помадой. — Какое дерьмо все это шитье. Она что, считает, мы какие-нибудь долбаные эльфы?

За работой мы курили гашиш. Дым напускали в перевернутый стаканчик с наклейкой «Джонни Уокер», который Ники стащила из «Баварского сада», потом пододвигали его к краю стола и втягивали через щелочку. Ивонна отказывалась курить, говорила, что это вредит ребенку.

— Какая разница? — Ники насадила на булавку кусочек гашиша для себя. — Ты же все равно его себе не оставишь.

— Если ты так думаешь, тогда нечего водить меня в школу мам. — Уголки рта у Ивонны съехали вниз. — Астрид меня отведет.

Я закашлялась, пытаясь изобразить Баттерфлай Маккуин в сцене родов из «Унесенных ветром».

— Но я ничего… не знаю… ни о каком рождении… детей… — Голос не слушался меня, он был не такой высокий, как надо. Я вспомнила Майкла, он всегда изображал Баттерфлай лучше меня. Я по нему скучала.

— Зато у тебя бывают хотя бы хорошие мысли, — сказала Ивонна.

Роды. Я содрогнулась.

— Мне даже восемнадцати нет.

— Это ничего, там не подают алкоголь. — Ники бросила в кучу сшитых сумок еще одну и взяла следующую заготовку.

Обкуренная, я водила модельным ножом по куску кожи. Узор был похож на летящий дым. У меня хорошо получалось, лучше, чем у матери. Можно вырезать ворону или кошку. Кошку совсем легко, всего три линии. Я вырезала детскую головку с кудряшками на лбу и бросила Ивонне.