Белый морок. Голубой берег - [357]

— А-а, надпоручик Ян Шмат… — Голос у Стулки тоже вялый и какой-то хрипловато-дребезжащий. — Прошу за стол…

Не дожидаясь согласия, налил из ребристой бутылки стакан вина, протянул его позднему гостю.

— Извините, пан сотник, но сейчас пить не могу. Я, так сказать, при выполнении боевого задания. Да разве вы не знаете, какой из меня питок?

Внезапно Стулка круто обернулся, уставился на надпоручика пьяным взглядом и так внимательно и придирчиво рассматривал, будто встретил его впервые и мучительно пытался угадать, кто же перед ним.

— Так вы думаете, я наливаюсь этим зельем потому, что пьяница? — прошептал он после паузы с тяжелым придыханием. — Вы, может, подумали, что мне не хватает компаньона?.. Нет, панове, со своими порядками на чужие поминки не ходят! Запомните это хорошенько. А я, как и надлежит словаку, справляю поминки по убиенному рабу божьему Богумилу… И никто этого мне не запретит! Даже сам генерал Чатлош!.. Мой родной брат…

— Не может быть!..

— В наш обезумевший век все может быть, надпоручик. Вчера командир дивизии официально известил, что на кавказском фронте полковник Богумил Стулка погиб во славу Словакии…

Дрожащей рукой Шмат перехватил из рук сотника стакан с вином и обескураженным голосом произнес:

— Сочувствую вам, друже, — затем, отпив глоток, склонил голову. — И проклинаю тех, кто вверг наш бедный народ в мировую бойню! Для чего проливается словацкая кровь здесь, в Полесье, в горах Кавказа или на берегах Волги?

Вдруг сотник круто сменил тему разговора:

— Так я желал бы знать: что именно привело вас, пан надпоручик, сюда в столь позднее время?

— Меня прислали сообщить, что с вами хочет иметь беседу представитель партизанского командования.

Сотник задумался, застучал пальцами по столу и саркастически произнес:

— Они что, мало взрывчатки, патронов и всякого имущества натаскали с пристанционных складов? Или, может, сейчас им понадобились еще и самолеты, танки, артиллерия? Но ведь я в штатные снабженцы ни к кому не нанимался!

Шмат видел, что Стулка сильно нервничает, поэтому сказал как можно мягче:

— Уверен, речь с этим представителем пойдет у вас о вещах более серьезных. И именно поэтому — да простит уж меня пан сотник! — заверил командиров партизанских, что вы не откажетесь от этой встречи.

— А может, вы уже и переговоры взялись вести за меня?

— Если была бы на то ваша воля… Но вы ведь сами понимаете, эти переговоры, возможно, счастливый шанс, который посылает нам судьба…

Заложив руки за спину, сотник принялся ходить туда-сюда по комнате.

— Где и когда должна произойти эта встреча?

— Партизанский посланец уже ждет вас…

— Но ведь я сейчас совершенно не готов кого-нибудь принять. Разве вы не видите, что здесь творится?

— Встречать такого гостя в этой комнате вряд ли разумно. Для этого найдется более подходящее место.

— Что вы имеете в виду?

— Конспиративную квартиру, пан сотник.

— Значит, все заранее продумано и даже за меня решено? — скептически улыбнулся Стулка. — Ну так что ж, не будем становиться судьбе наперекор, я готов встретиться с нынешним нашим начальством, Ян. Но, сами понимаете, мне необходимо время, чтобы привести себя в порядок. Хотя бы с полчаса…

— Кто же станет возражать против этого? Одевайтесь, собирайтесь. А чтобы вам не мешать, разрешите мне откланяться. К месту встречи сопровождать вас будет Карел, он во дворе.

— Хорошо, я буду готов через полчаса.

Ровно через полчаса Стулка в самом деле появился на крыльце. Перед ним сразу же из темноты возник Карел.

— Прошу за мной, пан сотник!

Прямо с крыльца они двинулись на грядку, миновали небольшой садик, быстро пересекли соседнюю улочку и снова шмыгнули в какие-то заросли. Плутали за старыми хлевами и стожками сена, продирались через какие-то кустарники, перебрались, топча жесткие стебли крапивы и петровых батогов, через вязкую канаву.

Стулка едва успевал за Карелом и не переставал удивляться, откуда этот располневший горняк успел так изучить в Малине самые глухие закоулки, что ориентируется среди ночи как в собственном доме.

— Ну вот мы и пришли, — промолвил провожатый, когда они приблизились к углу ничем не приметной хатенки под соломенной стрехой, и постучал ручкой нагана в ставню.

На его стук из тьмы вынырнул надпоручик Шмат. Через темные сени провел сотника в небольшую, еле-еле освещенную лампадкой светлицу с плотно занавешенными домоткаными ряднами окнами и отрекомендовал его партизанскому посланцу, отметив про себя, что Стулка успел побриться и умыться, сменил мундир и до блеска начистил сапоги. И вообще весь как-то изменился, будто очистился, сорвав с себя маску отреченности и пьяного отупения.

— Меня все прозывают Ксендзом, — протянул сотнику руку незнакомец и приязненно улыбнулся. — Можете и вы так величать…

Как ни странно, однако Чеславу Стулке до сих пор ни разу не выпадало видеть живого советского партизана, его знания о народных мстителях не выходили за рамки уличных плакатов и фотоклише, помещаемых в немецких газетах, потому-то все они представлялись ему одичавшими, оборванными, затравленными, непременно угловато-плечистыми, заросшими черной щетиной, опоясанными вдоль и поперек патронташами и обвешанными целым арсеналом оружия звероподобными существами с голодным блеском в глазах. А сейчас перед ним стоял моложавый, подтянутый, интеллигентный на вид человек с умными серыми глазами, высоким лбом, аккуратно зачесанными назад светлыми волосами на красивой голове.