Белый морок. Голубой берег - [358]

Глядя на него, Стулка не мог скрыть своего приятного разочарования.

— Очень сожалею, что нам выпало познакомиться в самую тяжкую для вас годину, сотник, но хочу верить…

— Каждому в жизни рано или поздно приходится переступать через рубеж невосполнимых утрат, — промолвил Стулка.

— Но все же хочу верить, — настаивал на своем Ксендз, — хочу верить, что вы найдете в себе достаточно сил и здравого смысла, чтобы понять, кто истинный виновник вашей трагедии. И наших трагедий неисчислимых тоже, кстати…

— Надеюсь, вы не затем меня позвали, чтобы выразить свое соболезнование?..

Ксендз пытливо посмотрел сотнику в глаза и с улыбкой сказал:

— На Украине говорят: в ногах правды нет. Сядем же за стол, где у славян заведено вершить добрые дела, да и поговорим. Разговор может оказаться продолжительным.

— Или же слишком коротким!

— Что ж, может оказаться и коротким. Но все же солидные люди даже небольших дел не делают стоя. — И, словно бы приглашая гостя собственным примером, Ксендз первым опустился на скамью.

Стулка оглянулся, ища взглядом надпоручика Шмата.

— Что ж, пан сотник, я в самом деле прибыл сюда для того, чтобы утешить вас, — промолвил Ксендз, когда Стулка тоже присел к столу. — Война есть война, а мы с вами мужчины. И должны реально смотреть на вещи… Прибыл я сюда с несколько необычной миссией. Наше командование поручило мне установить устойчивую подпольную связь лично с вами, а через вас, если на это будет ваша добрая воля, с другими словацкими подразделениями, дислоцированными на Украине. Должен заметить: наше решение вызревало долго и нелегко. Но факты, многочисленные факты сделали свое дело. Из уст народных нам давно известно, что словацкие стрелки не ведут себя здесь как завоеватели, они не совершают насилий, не терроризируют местное население. Более того, мы точно знаем, что словаки категорически отказались выполнить приказ эсэсовцев стереть с лица земли село Крымок со всеми его жителями; что в Радомышле они сознательно освободили несколько десятков юношей и девушек, схваченных жандармами и полицаями во время облавы на базаре для отправки на немецкую каторгу; что на станции Овруч раздали крестьянам сотни пудов зерна нового урожая, предназначенного для отправки в Германию. Одним словом, мы много слышали о благосклонном, даже дружеском отношении ваших воинов к здешним людям.

— К сожалению, это известно не только вам. И рано или поздно, но нам придется расплачиваться за это.

— При условии, если не принять предупредительных мер, конечно, придется.

— А вы верите, что такие меры могут быть?

— Без всякого сомнения. Как известно, Гитлер объявил всех славян унтерменшами, подлежащими поголовному истреблению. По нацистской логике разница между украинцами и словаками заключается лишь в том, что нас Гиммлер приказал ликвидировать в первую очередь, а вас на какое-нибудь десятилетие позднее. Короче, судьба у нас общая. Так разумно ли, чтобы славянская кровь проливалась во имя интересов фашистских нелюдей?

— Убедительно. Но что конкретно вы предлагаете?

— Хотя бы дружественный нейтралитет. Дружеский, понимаете?

Стулку явно заинтересовало это предложение. Некоторое время он обдумывал его, а потом сказал:

— К сожалению, я не уполномочен говорить от имени всех словаков. Единственное, что могу обещать, — передать ваши слова полковнику Мицкевичу. Окончательное решение надлежит принимать ему…

— Передайте также полковнику Мицкевичу наши заверения, что ни одна партизанская пуля не будет послана в словака, если мы будем иметь гарантии, что ни один из ваших стрельцов не применит оружия…

— Стрелять в братский народ мы никогда не стреляли и не собираемся. Но не забывайте: мы солдаты. Если наши части отправят на действующий фронт — а такая перспектива вполне вероятна, — нам придется… На передовой прав тот, кто выстрелит первым. Разве не так?

— Как подтверждает исторический опыт, безвыходных ситуаций не существует. При искреннем желании на передовой вы можете наладить диалог с советским командованием…

— Выходит, вы толкаете нас на сознательную измену?

— Нет, сотник, мы предлагаем вам честный договор. Ибо понимаем, что прибыли вы сюда не по собственному желанию, а по принуждению.

— Хорошо, я все это передам командиру дивизии, — глухо промолвил Стулка.

— Заранее благодарен вам. Только почему вы все время прячетесь за спину полковника? Почему боитесь выразить свое личное отношение? Неужели вас устраивает, чтобы за вас всегда решали другие?

Полными печали и отчаяния глазами Стулка обиженно посмотрел на своего миловидного собеседника, а затем медленно склонил голову, прищурил воспаленные глаза. Что он мог ответить этому мудрому человеку? Что никогда в жизни не мечтал брать в руки оружие и тащиться в личине завоевателя на земли уважаемого с детства, талантливого народа? Что издавна тайком презирает зачуханную верхушку своего околья, которая душой и телом продалась нацистскому выродку-параноику? Что после получения черного извещения о смерти Богумила пришел к выводам, которые боялся произнести даже наедине с самим собой?..

О, если бы сейчас речь шла только о нем, он решил бы все очень просто и легко, ведь стрельцы вверенной роты…