Белый конь - [34]

— А говорил, один тут будешь, — с упреком бросил он Зеленому френчу.

— Не шуми, Джелалэддин! Перед тобой культурные люди сидят, просвещенные!

— Тем более! Знал бы, другим путем явился… Одетым, обутым. — Парень перенес ноги через перила и стряхнул капли воды с лица и бритой головы.

Он был смуглый, высокий, худущий — кожа да кости. Узкое, болезненно-бескровное лицо его и голова иссечены были грубо зарубцевавшимися ранами. Не зная куда деть свои большие руки, парень машинально пытался упрятать их в карманы, забыв, что он без брюк. Потом прямо на себе отжал, как сумел, трусы и уселся на перилах, не пожелав присоединиться к застолью.

— На перилах он ладно примостился, твой дружок, да нам бы познакомиться не мешало, — заметил Эзекиа Зеленому френчу и обернулся к пришельцу. — Не порядок, парень, со стороны глядеть на наш стол.

— Человек этот, господа, весьма известная личность… — Захмелевший Зеленый френч настроен был на разговорный лад. — Но он — из другого мира… Из другого мира явился… Когда-то обозвали его Джелалэддином[6], и кличка эта, представьте, пристала к нему. Джелалэддин… почему, спрашивается? И почему меня Зеленым френчем называют? Только и слышишь — «Зеленый френч нализался», «Зеленый френч идет, прячьте вино», «Зеленый френч…». Почему, спрашиваю?!

— Потому что и зимой и летом в своем замусоленном френче таскаешься. Теперь не разобрать, понятно, какого он цвета, да люди-то, благослови их господь, запомнили, каким был френч поначалу. Люди знают, кого как прозвать!

— Он не разорял Грузии, за что же его Джелалэддином обозвали? — с наигранным простодушием вопросил Зеленый френч.

— Что сказал — откуда он?

— Из другого мира.

— Извините, — подал голос прибывший из другого мира. — Позвольте, сам объясню вам все… Если интересуетесь, конечно.

— Смолкни, Джелалэддин!

Джелалэддин беспрекословно подчинился. По всей видимости, ему было что поведать, но, вероятно, не хотелось перечить приятелю.

— Откуда он, говоришь? — запоздало поинтересовался и старый кожемяка.

— Оттуда, дескать! — ответил Эзекиа. — Из другого мира… Понял, дядя Григол?! А потому выпьем-ка за тебя! Жить тебе и здравствовать! Крепко по земле ступать, все напасти одолевать!

— Куда уж мне ступать да одолевать. — Старик улыбнулся, разводя руками. — Не видишь, на том свете меня заждались! Хватит, истоптал я землю.

— Погоди, дай мне свое молвить, тогда уж говори свое… Не пустые слова хочу сказать. Человек вроде тебя хороших слов достоин — тихий ты, работяга, простой, славный и сколько добра сеял — десятерым не сжать! А треклятая жизнь подливает да подливает тебе отравы. И все равно не уломала она тебя, не перешибла, крепко стоишь, дядя Григол! За тебя, за твою человечность, за добро, что ты творил! Слышишь, за добро!

— Нет никакого добра, — как бы про себя обронил Джелалэддин.

— Как это — нет?! — оторопел Эзекиа.

— А так вот. Нет — и все!

— Смолкни, Джелалэддин! — Зеленый френч выпил и снова налил себе.

— Будь по-твоему, мир давно бы погиб. — Эзекиа неловко рассмеялся. — Что ты, парень, разве не добро всему на свете начало?!

— Наоборот, дядюшка! Вы люди просвещенные, должны бы знать — именно зло положило начало роду человеческому: Адам и Ева так бы и сгнили в своем раю, кабы дьявол не ввел в искушение эту сударыню.

Наступило тягостное молчание.

Дядя Григол приподнял голову и внимательно всмотрелся в пришельца из другого мира, восседавшего на перилах и устремившего горестный взгляд в сторону Мухранского моста. Сразу было видно по нему — натерпелся он в жизни, настрадался.

— Добрый — один господь, и его, увы, нет, — с горечью добавил Джелалэддин.

— Что он мелет! — возмутился Эзекиа. — Слушай, эй, оттуда пришедший, думай, что говоришь, не богохульничай!

— Джелалэддин! — Зеленый френч приложил указательный палец к губам.

— Ладно, молчу, звука не издам… И вообще, уйти-ка лучше.

— Постой! — удержал его Зеленый френч. — Сказал же тебе, непростые перед тобой люди. Уразумей, особый это район: тут еще в цене человечность, честность, доброта… Потому и люблю приходить сюда, потолковать с порядочными, достойными людьми…

— Вранье все это… Обман. И сам ты сейчас врешь.

— Погоди, Джелалэддин! Сам ведь сказал — не судите да не судимы будете?

— Вот и не судите меня, не осуждайте! — засмеялся Джелалэддин. — Учти, я говорю, что думаю: мы, люди, всегда обманывали, обманываем и будем обманывать друг друга!.. В привычку уже вошло, и собственная ложь представляется нам правдой, а потому и не проверяем себя в душе, не выверяем своих слов… Не хотим, заглушили в себе мы эту потребность, может, отвыкли, а может, не до того нам, недосуг… Я не собирался обижать вас. Всего хорошего! — Джелалэддин перемахнул через перила и спрыгнул в воду.

Сотрапезники долго следили за плывшим к «Мадатовскому островку» Джелалэддином, энергично рассекавшим волны реки.

У Мухранского моста он выбрался на берег. Постоял, отдышался, вероятно, и зашагал вверх по течению. Поравнявшись с мельницей Степанэ, он не оглянулся, как ожидали сидевшие там люди.

Не поднимая головы, Джелалэддин осторожно ступал по гальке, тщательно выбирая место.

— Здравствовать тебе, дядя Григол! — выпил — наконец за старика и Чумдатуа.