Белый конь с золотой гривой - [4]

— Вот если бы крысу… — сказал Кеша.

— Понятно, воробей лучше, — сказал дед и скрылся за завесой синего дыма.

— Разве я виноват, что мне в голову все время приходят разные идеи?

— Идеи? переспросил дед.

— Мне даже ночью снятся разные идеи…

— Идейный ты человек, — сказал дед. — Голова… два уха!

— Удочку я не стал бы ломать… Она-то не виновата?

— Удочка ни при чем, — согласился дед.

— Вот возьму убегу из дому… Уеду в большой город, где у причала стоят белые пароходы. Проберусь в трюм, спрячусь там, а потом, в море-океане, вылезу… И меня зачислят юнгой.

— Пустые люди, брат, нигде не нужны, — сказал дед. — Ни на земле, ни в море-океане.

— Это я пустой?

— Как барабан, — сказал дед. — Постучи — только гул пойдет.

— По чему постучать-то?

— А по чему хочешь: пустой ты человек, Константин. Одним словом, барабан!

Дед встал, ухмыльнулся в бороду, вытащил вилы из кучи и ушел в конюшню. Кеша постучал себя по груди, животу, потом по голове. Вроде и верно пустой… Немного погодя дед снова показался с полными вилами навоза. Кеша стоял и смотрел, как он работает. Хотя деду Сидору и много лет, он легко орудует вилами. Куча росла на глазах.

— Брось ты это дело, — поморщившись, сказал Кеша. — Давай лучше поговорим?

— Некогда, брат Константин, работы невпроворот… Вернее, навозу. Аты чего стоишь? Вон видишь тачку у корыта? Бери н углу вилы, накладывай навоз в тачку и отвози в поле.

Кеша задумался. Накладывать конский навоз на тачку с ржавым колесом не хотелось. Неинтересное это дело — ковыряться в навозе. И наверное, тачка тяжелая… А впрочем, почему бы не попробовать и одну тачку не отвезти на поле? Все равно ведь делать нечего? Тоска… Кеша взял вилы и быстро накидал на тачку навозу, потом поплевал на руки — он видел, что так делают взрослые, — и покатил ее по наезженной дороге на поле, которое было распахано неподалеку. По полю разгуливали грачи. Важные такие, неторопливые. На Кешу они даже не посмотрели.

Метров через сто с непривычки заломило руки, но Кеша не стал останавливаться. Кто он, в конце концов, мужчина или слабая девчонка? Толкая вперед тяжелую тачку, Кеша не заметил на дороге бригадира. Тот остановился на обочине и стал смотреть на Кешу. И лицо у негоне вытянулось, а, наоборот, разъехалось вширь. Холстомер улыбался. Кеша прошествовал с тачкой мимо и даже не оглянулся. Он все еще боялся, что бригадир сейчас окликнет и станет отчитывать за тракторное колесо, которое Кеша позавчера спустил с обрыва в овраг. Он катил это проклятое колесо от самой РТС до оврага. А это с километр. Взмок как курица, а радости — одна минута. Колесо весело ринулось вниз, на дне оврага с ходу врезалось в затрещавшие кусты и пропало из глаз. А потом колесо искали весь день. Оказалось, оно от действующего трактора «Беларусь». Никто бы и не нашел, если бы не Кеша. Он привел к оврагу тракториста и показал, где валяется колесо.

Бригадир не остановил Кешу. Он все еще с интересом наблюдал за мальчиком. Когда Кеша с пустой тачкой поравнялся, Холстомер посмотрел на него и, протянув руку, очень серьезно сказал:

— Здравствуй, Константин.

Кеша ушам своим не поверил. Еще никто его так в деревне не нааывал. Он поставил тачку на обочину, вытер руки о штаны и от волнения левую лодочкой протянул бригадиру. Глаза Кеша опустил, он боялся поднять их. Холстомер пожал руку и сказал:

— Ты не накладывай помногу-то — тяжело, поди.

И голос у него вовсе не сердитый. Кеша исподлобья взглянул на бригадира: стоит улыбается.

— Я могу еще больше, — похвастался Кеша. — Меня бог силой не обидел.

— Мужик ты крепкий, — согласился Холстомер.

— Тачка — ерунда, вот если бы на лошади…

— А ты скажи Сидору — пусть запряжет Орлика.

— Орлика? — удивился Кеша. Орлик был красивый племенной жеребец. Его все в колхозе любили и берегли. Кажется, и запрягалито всего три раза.

— Пускай разомнется, а то, понимаешь, разжирел,сказал бригадир.

«Надо же, Орлика!»

Кеша поднял тачку и рысью устремился к конюшне. А Холстомер — по-настоящему его звали Терентий Иванович — задумчиво смотрел ему вслед и тер подбородок. А это он делал обычно, когда был чем-то удивлен.

Орлик, горделиво задрав голову, медленно вышагивает по дороге. Не идет, а пританцовывает на ходу. С гневом косится выпуклым коричневым глазом на Кешу, который с ременными вожжами в руках идет возле нагруженной скрипучей телеги. Орлику не хочется работать. День жаркий, а на лугу возле озерапрохладно и сочной травы вдоволь. Правда, иногда налетают ужасные рыжие слепни, но их можно хвостом отогнать. И еще Орлику обидно, что за вожжи держится не степенный конюх дед Сидор, а шустрый белоголовый мальчишка с серыми пронзительными глазами. Мальчишка поминутно дергает за вожжи и еще звонко покрикивает: «Н-но! Н-но, холера!» Орлик с удовольствием лягнул бы этого нахала, да оглобли мешают.

Шагает по пыльной дороге с вожжами в руках Кеша, весело покрикивает на Орлика, а тот зубы скалит и ушами стрижет. Совсем Орлик рассердился на Кешу: хотел сорвать с обочины дороги сочный стебель конского щавеля, а мальчишка его аа это вожжами поперек хребтины! Не так больно, как обидно. Никто еще так бесцеремонно не обращался с Орликом. Но такая уж лошадиная доля: приходится терпеть. Из оглобель не выскочишь.