Белый конь на белом снегу - [15]
Потом она присаживается отдохнуть у иллюминатора. Вообще-то на ее месте положено летать парню. Но что они могут? Навалят на стол банки с консервами и целый день, считай, голодные. А Валю захваливают:
— Вот уж обед, как дома. А десерт, так это обязательно.
На щитке вспыхивает сигнальная лампочка. Валя идет в кабину.
— Чайку бы, — просит Василий Васильевич и извинительно смотрит на Валю: еще бы — от темна до темна на ногах. И так десять дней, а то и больше.
А как же? Караван с грузами идет, ему надо показывать дорогу...
День клонится к вечеру. Валя опять на ногах, в беготне. Пора перекусить ребятам. Опять загорается сигнальная лампочка. «Не могут подождать минуту», — сердится Валя. Приходит второй пилот,
— Командир зовет.
Валя показывает: не готова, мол, еще еда.
— Он по другому поводу, — стараясь перекричать гул моторов, объясняет пилот. В кабине Василий Васильевич, улыбаясь одними глазами, докладывает:
— Валюша, Андрей тебя разыскивает по всему берегу. Они сегодня ночуют в Чайбухе.
— А мы? — с надеждой в голосе спрашивает Валя.
— Мы? Ну-ка кликни сюда радиста, как там с погодой...
...За все спасибо товарищу Петрову, начальнику авиаотряда. Еще раз низкий поклон за то, что благодаря ему однажды мы чуть было не потеряли и обрели веру в нашу полярную авиацию, что довелось встретиться с Валей Даниловой, услышать о ее товарищах. Ей-ей, без таких людей на Севере было бы холоднее.
1980 г.
Стужа
Все было плохо. И то, что лил дождь, и то, что по дороге от конторы до аэродрома приходилось месить грязь. И еще беспокоило мрачное выражение лица начальника геологической экспедиции Мамедова, с которым мы шли на вертолетную площадку. Мамедов, я заметил, еще с утра был не в духе. Из-за ненастья нарушался график работ. Ему про все это докладывали, но он ни на ком не срывал зло, никого не распекал. Просто упрямо молчал.
Вдруг Мамедов остановился, глядя перед собой. Я перехватил его взгляд. Шумная толпа штурмом брала вертолет. В сумрачном свете северного дня теснились ватники, куртки, плащи, мелькали шапки, кепки, капюшоны, взлетали за спиной рюкзаки, сумки, гитары. Лохматый парень в кедах, в распахнутом полушубке, хотя стояло лето, суетился позади всех, пробиться к вертолету ему мешали связки тяжеленных деталей, нанизанных на толстую проволоку. Товарищ его, стоя на каких-то ящиках, издали подавал ему команды, руководя продвижением вперед. И над всем этим, несмотря на дождь — тучи комарья. Лицо Мамедова внезапно засветилось:
— Видали? Думаете, куда это они? На юг, к морю? В очередь за джинсами? Это все в тундру, на буровые. А вы говорите...
На этот раз мне не повезло: не хватило места в вертолете, и мы с Мамедовым вернулись к прерванному ненадолго разговору о том, что же сегодня держит человека на Севере...
— Деньги? Вряд ли. — Мамедов сидит напротив меня в толстой тяжелой куртке: — Это раньше бывало: поеду, мол, на Север, заработаю деньги на машину. Сейчас вон механизатор где-нибудь на Украине или в Средней Азии получает не меньше нашего бурильщика. Хотя у нас тут только за то, что от комаров терпишь, дополнительный коэффициент выплачивать надо.
Помнится, я приехал в Ухту в шестьдесят втором, после окончания института, меня оставляют работать в тресте. Я возражаю: приехал, мол, работать в трудных условиях, пошлите в тундру, на буровую. А комара, говорят, не боишься? Про комара я знал понаслышке и поэтому оскорбился: ха, что значит какой-то комар для человека, решившего воспитать в себе настоящего мужчину. Ладно. Поехал на буровую, а там комаров этих тучи, и особенно свежего человека они не терпят. Два дня я держался. Потом сил не стало отбиваться. Я лег на землю и, верите — заплакал. «Жрите, черт с вами...
Так, дожидаясь вертолета, мы сидели и разговаривали о жизни на. Севере. Ну комары, допустим, это мелочь, хотя, будь они неладны, выматывают силы. А сколько терпения и подлинного мужества требуют от человека и бесконечные полярные ночи под вой пурги, и лютые морозы, и неустроенность быта, и одиночество людей, застрявших на неделю на буровой из-за непогоды...
Как-то так сложился примелькавший образ геолога, этакого бодрячка-оптимиста с рюкзаком за плечами, с гитарой, который этак вольным казаком бродит по зеленым долам и горам, делая одно открытие за другим. А между тем геолог он ведь, ой какой работяга и в экспедиции, и на буровой. Да только ли там?
Мамедов сказал:
— Вы знаете, я ничего не боюсь в жизни. Честное слово. Он засмеялся и добавил: — Даже комаров. Боюсь только ночных звонков...
Он тогда работал начальником испытательного цеха на Колве. В тот вечер готовились торжественно встретить октябрьские праздники. Ну все чин-чином: оделись в лучшие костюмы, жена Мамедова приготовила какое-то немыслимое восточное кушанье. Запах такой вкусный стоял в квартире — умрешь. Гости расселись, и тут звонок. Телефон:
— Файк Назарович, на 21-й буровой выброс газа, ничего не можем сделать.
— Какой выброс? — кричит Мамедов. — У вас же пятьсот метров до пласта.
А в трубке такой гул, что без слов все понятно. И гости, услышав «выброс», уже кинулись к двери. Мужчины, как были «при параде» — на вездеход и в тундру. Мороз с ветром резал без ножа. Уже за два километра до буровой снег был покрыт конденсатом. Фонтан газа бил вверх, доставая кран-блок. На всю округу стоял такой гул, что не слышно было собственного голоса. Ситуация была такой, что чуть где искра — и не миновать пожара. Они бились там больше суток: не могли добраться до скважины и завернуть гайку. Удалось одному Мамедову. Надел маску и, задыхаясь, теряя сознание, в сплошной тьме, совсем оглохший, завернул-таки проклятую гайку. (Позже, уже когда летели в вертолете, мне рассказал эту историю его друг секретарь парткома экспедиции Газизулин).
Микроистория ставит задачей истолковать поведение человека в обстоятельствах, диктуемых властью. Ее цель — увидеть в нем актора, способного повлиять на ход событий и осознающего свою причастность к ним. Тем самым это направление исторической науки противостоит интеллектуальной традиции, в которой индивид понимается как часть некоей «народной массы», как пассивный объект, а не субъект исторического процесса. Альманах «Казус», основанный в 1996 году блистательным историком-медиевистом Юрием Львовичем Бессмертным и вызвавший огромный интерес в научном сообществе, был первой и долгое время оставался единственной площадкой для развития микроистории в России.
Вопреки сложившимся представлениям, гласность и свободная полемика в отечественной истории последних двух столетий встречаются чаще, чем публичная немота, репрессии или пропаганда. Более того, гласность и публичность не раз становились триггерами серьезных реформ сверху. В то же время оптимистические ожидания от расширения сферы открытой общественной дискуссии чаще всего не оправдывались. Справедлив ли в таком случае вывод, что ставка на гласность в России обречена на поражение? Задача авторов книги – с опорой на теорию публичной сферы и публичности (Хабермас, Арендт, Фрейзер, Хархордин, Юрчак и др.) показать, как часто и по-разному в течение 200 лет в России сочетались гласность, глухота к политической речи и репрессии.
Книга, которую вы держите в руках, – о женщинах, которых эксплуатировали, подавляли, недооценивали – обо всех женщинах. Эта книга – о реальности, когда ты – женщина, и тебе приходится жить в мире, созданном для мужчин. О борьбе женщин за свои права, возможности и за реальность, где у женщин столько же прав, сколько у мужчин. Книга «Феминизм: наглядно. Большая книга о женской революции» раскрывает феминистскую идеологию и историю, проблемы, с которыми сталкиваются женщины, и закрывает все вопросы, сомнения и противоречия, связанные с феминизмом.
На протяжении всего XX века в России происходили яркие и трагичные события. В их ряду великие стройки коммунизма, которые преобразили облик нашей страны, сделали ее одним из мировых лидеров в военном и технологическом отношении. Одним из таких амбициозных проектов стало строительство Трансарктической железной дороги. Задуманная при Александре III и воплощенная Иосифом Сталиным, эта магистраль должна была стать ключом к трем океанам — Атлантическому, Ледовитому и Тихому. Ее еще называли «сталинской», а иногда — «дорогой смерти».
Сегодняшняя новостная повестка в России часто содержит в себе судебно-правовые темы. Но и без этого многим прекрасно известна особая роль суда присяжных: об этом напоминает и литературная классика («Воскресение» Толстого), и кинематограф («12 разгневанных мужчин», «JFK», «Тело как улика»). В своём тексте Боб Блэк показывает, что присяжные имеют возможность выступить против писанного закона – надо только знать как.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?