Белый конь, бледный всадник - [9]

Вечером, ни словом не обмолвясь о недобром предчувствии, которое навеяло ей это зрелище, она рассказала перед ужином мистеру Томпсону, что мистер Хелтон почему-то задал трепку их сыновьям. Он пошел в хибарку объясняться. Вернулся через пять минут и грозно воззрился на свое потомство.

– Он говорит, Элли, они, негодники, берут его гармошки, дуют в них, засорили, полно напустили слюней и гармошки из-за этого хуже играют.

– Неужели он столько всего сказал? – спросила миссис Томпсон. – Просто не верится.

– Столько не столько, а смысл такой, – сказал мистер Томпсон. – Слова, возможно, были другие. Во всяком случае, он прямо сам не свой из-за этого.

– Позор, – сказала миссис Томпсон. – Форменный позор. Надо нам что-то придумать, чтобы они у нас раз и навсегда отучились рыться в вещах мистера Хелтона.

– А я их выдеру, – сказал мистер Томпсон. – Я их вожжами так исполосую, что долго будут помнить.

– Вы бы лучше доверили порку мне, – сказала миссис Томпсон. – Дети как-никак, а у вас рука тяжеловата.

– Во-во, – закричал мистер Томпсон, – то-то и беда, разбаловали их тут до безобразия, плохо кончат, помяни мое слово. Порешь ты их, как бы не так. Поглаживаешь ласковой ручкой. Мой папаша, бывало, шарахнет меня чем ни попадя, полено подвернется – поленом, я и кувырк.

– Нигде не сказано, кстати, что это правильно. Я не согласна так воспитывать детей. Насмотрелась я на такое воспитание. От него из дому сбегают.

– Я им ноги-руки поотрываю, если не будут тебя слушать, – сказал мистер Томпсон, остывая. – Я из них повышибу дурь.

– Выйдите из-за стола и ступайте мыть руки, – неожиданно приказала миссис Томпсон. – И умойтесь.

Они, точно мыши, шмыгнули за дверь, поплескались у колонки и шмыгнули назад. Они давно усвоили, что, когда мать велит мыться, это не к добру. Сели и уткнулись к себе в тарелки. Мистер Томпсон приступил к допросу:

– Так что вы можете сказать в свое оправдание? Зачем забрались к мистеру Хелтону и испортили его гармошки?

Мальчишки съежились, на лицах у них изобразилась та горестная безнадежность, с какой предстают дети пред грозной и слепой Фемидой взрослых; глаза их посылали друг другу сигналы бедствия: «Все, теперь уже точно взгреют». Их пальцы, уронив на тарелки лепешки с маслом, отчаянно вцепились в край стола.

– Ребра бы вам, по закону, пересчитать за такие дела, – сказал мистер Томпсон. – Что же, я не против.

– Да, сэр, – обмирая, шепнул Артур.

– Да, сэр, – дрожащими губами вторил Герберт.

– Папа, – предостерегающе произнесла миссис Томпсон. Дети не удостоили ее взглядом. Они не верили, что она хочет отвести от них беду. Не она ли первая их выдала? Как же ей после этого доверять? Может, и вступится за них, как знать, а может, и нет. Рассчитывать на нее не приходится.

– Всыпать бы по первое число, и порядок. Ведь заслужили – а, Артур?

Артур повесил голову:

– Да, сэр.

– Ну, попадись вы мне только в другой раз у дверей мистера Хелтона! С обоих шкуру спущу – слышал, Герберт?

– Да, сэр, – пискнул Герберт и поперхнулся, обдав стол хлебными крошками.

– А теперь сесть по-человечески и ужинать, и чтобы я от вас больше слова не слыхал, – сказал мистер Томпсон, тоже принимаясь за еду.

Мальчишки несколько приободрились, зажевали усердней, но каждый раз, поднимая глаза, они ловили на себе пристальный взгляд родителей. Кто мог знать, в какую минуту родителям взбредет в голову что-нибудь новенькое? Мальчишки ели с опаской, стараясь держаться тише воды, ниже травы, маисовый хлеб застревал у них в глотках, пахта с бульканьем увлекала его за собой.

– И вот еще что, мистер Томпсон, – спустя немного сказала миссис Томпсон. – Скажите мистеру Хелтону, когда от них будет какое беспокойство, пускай не утруждает себя, не трясет их, а прямо идет к нам. Уж мы, скажите, об этом позаботимся.

– До чего же прохвосты, – отозвался мистер Томпсон. – Удивляюсь, как он вообще их терпит, пристукнул бы, и дело с концом. – Но по каким-то оттенкам в его голосе Артур с Гербертом почуяли, что на этот раз грозу пронесло. С глубоким вздохом они подняли головы, нацеливаясь подцепить себе на тарелку что-нибудь, что стоит поближе.

– Слушайте, – сказала вдруг миссис Томпсон. Мальчишки замерли с полным ртом. – Мистер Хелтон-то не пришел ужинать. Артур, поди скажи мистеру Хелтону, что он опаздывает. Вежливо скажи, понял?

Артур с несчастным видом сполз со стула и, не говоря ни слова, понуро поплелся к двери.

Никаких волшебных перемен не даровала фортуна маленькой молочной ферме. Томпсоны не разбогатели, хотя, как любил говорить мистер Томпсон, им не грозила богадельня – под этим следовало разуметь, что, несмотря на Эллино слабое здоровье, капризы погоды, непредсказуемые понижения рыночных цен, а также таинственные обстоятельства, которыми отягощен был мистер Томпсон, он стоял на ногах довольно прочно. Мистер Хелтон был опорой и надеждой семейства, Томпсоны, все до единого, привязались к нему – во всяком случае, перестали в нем видеть какие-либо странности и, с расстояния, которое не умели преодолеть, смотрели на него как на хорошего человека и хорошего друга. Мистер Хелтон держался особняком, трудился, наигрывал свою песенку. Прошло девять лет. Мальчики выросли, научились работать. Они не помнили времени без мистера Хелтона, для них он был с сотворения света – старый брюзга, дылда Хелтон, швед – живой шкелет, доярка в штанах. Какими только прозвищами они его не награждали – иные, вероятно, пришлись бы ему не по нраву, если бы он услышал. Но он не слышал, да и к тому же это делалось не со зла – во всяком случае, все зло, какое было, дальше прозвищ не шло; они и родного отца величали старикан или старый хрыч, правда за глаза. Подрастали, минуя с ходу все потайные, нечистые, скользкие пороги на своем пути, и вышли из этого испытания, в общем, невредимыми, если такое возможно. Родители видели, что ребята у них славные, положительные – пусть неотесанные, но с золотым сердцем. Мистер Томпсон с облегчением убедился, что, сам не ведая как, сумел не вырастить сыновей никчемными строгалями хлыстиков. До того получились славные ребята, что мистер Томпсон понемногу проникся уверенностью, будто они такими родились на свет и он ни разу в жизни не токмо что их не выдрал, а даже не прикрикнул на них. Герберт с Артуром никогда его в этом не разубеждали.