Белый камень - [5]

— Другого такого нет на свете! — заверил настоятель брата Рене.

Как и ожидал аббат, старик поначалу принял предложение в штыки. Он так долго трудился в полном одиночестве, что не представлял себе, как можно делать дело бок о бок с кем-то другим. Библиотекарь не отвергал такую возможность в принципе, просто она его пугала. Брат Рене не давал себе поблажек и следил за тщательным соблюдением устава, однако знал свои слабости. Он любил поговорить и опасался, что постоянное присутствие рядом кого-то из братии введет его в соблазн нарушать обет молчания чаще, чем того требует необходимость.

Но настоятель, как обычно, сумел представить дело в весьма выгодном свете. Он подчеркнул, что лучший способ обеспечить преемственность в соблюдении устава — это поручить заботу о послушниках тому, кто лучше всех его соблюдает.

Настоятелю были известны принципы, которые исповедовал брат Рене, и он был уверен, что привел весомый аргумент. Сознание ответственности за судьбу молодого монаха, полностью отданного на его попечение, могло помочь старику забыть о «единственном смысле земной жизни» и о власти, которую он утратил.

Наутро настоятель вызвал обоих к себе в кабинет. Взглянув на них, стоявших рядом перед его письменным столом, он, возможно, усомнился в правильности принятого решения. На первый взгляд не могло быть двух менее похожих друг на друга людей, чем эти двое. И это вызывало тревогу и рождало сомнения в возможности совместной работы. Что, в самом деле, могло родиться от столь странного союза? Один — маленький согбенный, если не сказать горбатый, старец, словно наспех засунутый в широченную сутану. Другой — высокий, безукоризненно одетый молодой человек с гордой осанкой, излучавший мужественное благородство. По крайней мере так казалось со стороны. Отец Антоний, имевший с новичком долгую беседу, знал, что он наделен бесконечным смирением. За внешним высокомерием скрывалась одна только преданность делу и готовность помочь.

То, что послушник в отличие от старого монаха не накинул капюшон, еще сильнее подчеркивало их различие. По обычаю послушники ходили с «непокрытой головой» и поднимали капюшон только в день официального пострига. Для этого существовал особый обряд, заменивший во времена Большого террора традиционную тонзуру. Поговаривали, что такое «революционное изменение было внесено в устав» в целях самосохранения, чтобы не демонстрировать в то смутное и жестокое время всем и каждому столь явные признаки принадлежности к монашескому сословию и иметь возможность в случае необходимости раствориться в толпе…

Настоятель не торопился прерывать затянувшееся молчание, желая таким образом отметить событие и заложить первый камень в основание столь важного и трудного для обоих сотрудничества. Бенжамен не знал, что его ждет, но не испытывал ни малейшей тревоги. Взгляд больших зеленых глаз миндалевидной формы, устремленный на настоятеля, был спокойным и безмятежным. Он, казалось, был готов ко всему. Утренний луч, пробившийся сквозь единственное окошечко, высветил в профиль безбородое узкое лицо. На коротко подстриженных волосах играли золотистые блики. Молодой человек машинально повернулся к свету и зажмурился от удовольствия. Настоятель едва слышно вздохнул. «Какая непосредственность!» — подумал он. Его волновали не столько внешние различия стоявших перед ним собратьев, сколько совместимость характеров — именно это он хотел еще раз оценить, прежде чем официально объявить им о своем решении. Предстояла долгая и трудная миссия, требовавшая взаимной терпимости, дабы ничто не могло нарушить устоявшиеся привычки старика и заставить угаснуть юношеский пыл начинающего послушника. Их союз должен был бы стать нераздельным.

Но монахи по природе своей оптимисты, и настоятель должен служить всем примером.

Бенжамен улыбнулся, услышав о том, чем ему предстоит заниматься в ближайшие годы. Он повернулся к своему новому наставнику, дабы засвидетельствовать ему свое почтение. Брат Рене, до сих пор демонстрировавший полнейшую бесстрастность, ограничился легким кивком.

Несмотря на внешнюю застенчивость, Бенжамену удалось с первой встречи произвести на своего старшего собрата приятное впечатление и выказать, что все, что сказал настоятель о его способностях, соответствует истине. На те несколько вопросов, что ему задал библиотекарь, чтобы проверить его познания, он ответил удивительно бегло, так, словно латынь была его родным языком. А когда его попросили перевести несколько предложений из взятой наугад книги, брат Бенжамен без запинки выдал такую безупречную версию, что библиотекарь просто рот раскрыл от изумления.

Отец Антоний не преувеличивал.

— Ничего подобного я ни разу еще не видел! — признался старик, едва послушник закрыл за собой дверь.

Совместная работа началась в тот же день. Они расположились в большом зале над трапезной, куда после пожара было собрано все имущество библиотеки. К тому времени книги уже переехали на новое место, и в комнате не было ничего, кроме ящиков с документами. Они стояли прямо на полу, открытые, разбитые, никому не нужные и, казалось, несчастные. Большой прямоугольный зал был как две капли воды похож на тот, что располагался под ним, только здесь не было длинного стола, за которым без труда могли поместиться человек тридцать. Тот же высокий пузатый камин, шесть высоких окон с мелкими переплетами, через которые видны были лужайка и деревья, окаймлявшие главную аллею.