Белый город, Черный город. Архитектура и война в Тель-Авиве и Яффе - [57]

Если белая архитектура, покидая Европу и направляясь в Северную и Западную Африку, Южную Америку и на Ближний Восток, мыслила себя как стиль Баухаус, или интернациональный стиль, то к новым берегам ее прибило уже под другим флагом: она прибыла туда под эгидой колониализма – со всеми его начинаниями, при его поддержке, с его программами. Именно поэтому белая архитектура воспринималась как главный посланник евроцентризма и западничества и раз и навсегда утвердилась как архитектура белого населения, созданная белыми и для белых.

Доказательства этому находим в мире повсюду. В Сенегале в центре Дакара есть район, по размеру, масштабу и по самой архитектуре очень похожий на Белый город Тель-Авива[227]. Как и в Тель-Авиве, улицы Дакара украшены гигантскими фикусами, а также в этом городе собраны самые разные образцы архитектурного модернизма 1920–30-х годов с отдельными вкраплениями французского ар-деко и раннего колониального стиля, который в самом Тель-Авиве почему-то именуют «эклектическим».

В некоторых местах, как, например, на острове Гори, такая колониальная архитектура напоминает Неве-Цедек с его красными крышами – здесь, как и в Неве-Цедеке, использовалась глиняная черепица (ее называют марсельской) и штукатурка теплых оттенков, в домах такие же узкие окошки с деревянными ставнями. На площади Независимости в центре Дакара – другая, более урбанистическая архитектура, наводящая на мысль о классическом использовании гипсовых слепков: формы схожи с теми, что представлены на улицах Нахалат-Биньямин и Ахад ха-Ам в Тель-Авиве. Прогуляйтесь по улицам Дакара, и станет очевидно, что между этими разными стилями нет никакого революционного скачка. И любое изменение – не более чем уступка меняющимся вкусам правящей белой элиты. На самом деле, если быть точным, это всего лишь переход от одного колониального стиля к другому, причем оба они представляют белую власть и свойственную ей архитектуру.

И именно в этом отношении Тель-Авив действительно неповторим. В сравнении с такими городами, как Касабланка, Алжир или Дакар, где белая архитектура представляет присутствующе-отсутствующую культуру господства белых, когда здания остаются, а правители уходят, в Тель-Авиве белые правители до сих пор на месте, а их культура остается, причем даже более чем когда-либо доминирующей[228]. Сегодняшний Тель-Авив можно считать прототипом того, как выглядели (или могли бы выглядеть) Касабланка, Алжир или Дакар, если бы колониализм победил и Франция сохранила свои территории. Историк архитектуры Жан-Луи Коэн, подробно изучавший Алжир и Касабланку, утверждает, что, поскольку французское правление сопровождалось унижением и подавлением, не стоит ожидать, что алжирское и марокканское население поддержит идею сохранения французской модернистской архитектуры[229]. И в этом смысле Израиль тоже уникален, поскольку является одной из немногих стран мира, канонизировавших свою колониальную архитектуру. Даже в неевропейских национальных государствах, где встречается довольно много образцов интернационального стиля, обычно больше внимания уделяется охране исконного наследия, а естественное нежелание увековечивать периоды колониального угнетения приводит к тому, что эти здания редко поддерживаются в надлежащем виде.

На первый взгляд, политический подтекст белой модернистской архитектуры не столь очевиден, однако зловещая «надпись на стене» уже проступила[230]. Прежде всего следует признать, что мы приписываем модернизму ряд достоинств, опираясь лишь на его программу, и с точки зрения сегодняшнего дня судить об этом направлении можно – и даже нужно – на основании действий и результатов, а не только по намерениям или идеям, которыми вдохновлялись ее творцы. И если посмотреть с таких позиций, становится очевидно, что политическая окраска в архитектуре модернизма присутствовала всегда – ее всегда можно было увидеть, если приглядеться. Возможно, кого-то это удивит, но, вопреки ожиданиям многих (по крайней мере тех, кто ратует за сохранение модернистской архитектуры), первопроходцы модерна никогда не считали архитектуру независимой дисциплиной. Они не скрывали своих политических пристрастий и охотно признавали, что между их архитектурными творениями и политическими воззрениями существует непреложная связь. Что касается трех столпов современной архитектуры – Миса ван дер Роэ, Лооса и Ле Корбюзье, то будет большим преувеличением утверждать, что белизна их объектов отражает ту самую прогрессивность, о которой речь идет, например, в тель-авивском нарративе: с политической точки зрения их белый, вне сомнений, был всегда скорее коричневым, нежели красным, точно так же в самом Тель-Авиве белый на самом деле прочитывается как белый и голубой – цвета израильского флага.

Ил. 94. Архитектура интернационального стиля в Дакаре. Сенегал, 2002. Фото: Шарон Ротбард.

Ил. 95. Архитектура интернационального стиля в Дакаре. Сенегал, 2002. Фото: Шарон Ротбард.

Адольф Лоос никогда не скрывал своего новаторства не только в архитектуре модернизма, но и в вестернизации. Он был убежден, что западная культура превосходит все остальные, и больше других склонен был отождествлять модернизм с вестернизацией. В своих теоретических трудах он упорно приводил теорию «войны цивилизаций», где каждая нация борется за место под солнцем – в эволюционной иерархии, рассуждая о разнице между белым человеком и чернокожим (папуасами в «Орнаменте и преступлении»), или в иерархической вестернизации, когда говорил о различиях внутри самой западной культуры, например между немцами и англичанами (в «Водопроводчиках»)