Белый Бушлат - [143]

как протест против деспотического эдикта короля, пожелавшего запретить кавалерам ношение плащей; и оставляя без внимания другие примеры, которые можно было бы привести, достаточно упомянуть о бешенстве саксонцев во времена Вильгельма Завоевателя[469], когда этот деспот приказал сбривать растительность на верхней губе — наследственные усы, которые по традиции носили старшие поколения. Большинство впавших в уныние побежденных подчинилось, но много представителей саксонских неподатных сословий и вообще смельчаков предпочли расстаться со своими замками, нежели со своими усами, и, добровольно покинув родные очаги, отправились в изгнание. Все это с великим возмущением изложено в «Historia Major»[470] стойкого саксонского монаха Мэтью Париса[471], начинающейся с нормандского завоевания.

А что наши матросы были правы, желая сохранить свои бороды в качестве военных атрибутов, должно быть ясно всякому, если принять во внимание, что, поскольку борода является признаком мужественности, она в том или ином виде всегда почиталась признаком воина. Гренадеры Бонапарта были украшены пышными бакенбардами, и, кто знает, во время атаки эти самые бакенбарды их не нагоняли ли большего страха на врага, чем даже блеск их штыков? Большинство воинственных существ украшено бакенбардами или бородами — это кажется законом госпожи природы. Свидетельством тому являются кабан, тигр, пума, человек, леопард, баран и кот — все воины и все изрядные уискеранды[472]. Между тем как у миролюбивых пород подбородки по большей части гладкие, как эмаль.

LXXXVIII Прогонка сквозь строй эскадры

Порку такого старика, как Ашант, большинство сухопутных читателей, вероятно, воспримет с отвращением. Но хотя в силу особых обстоятельств случай с ним вызвал в команде «Неверсинка» значительное возмущение, однако против самого наказания как такового они не восставали. Военные моряки настолько привыкли к тому, что люди на берегу сочли бы чрезмерными жестокостями, что с меньшими строгостями они почти примирились.

И здесь, хотя вопрос о наказаниях во флоте разбирался уже в предыдущих главах, хотя тема эта в высшей степени неприятна и весьма прискорбно, что приходится на ней останавливаться, и хотя мне приходится мучительно собираться с духом, прежде чем я смогу к ней приступить, — чувство долга понуждает меня заняться предметом, которого до сей поры я не касался. Я не хотел бы уподобиться человеку, который, видя, как бездомный бродяга погибает на обочине дороги, обращается к своему другу со словами: «Перейдем на другую сторону, я так страдаю от этого зрелища, что не в силах его выносить».

В нашем военно-морском мире существуют некоторые гнусности, остававшиеся безнаказанными именно в силу своей чрезмерности. Некоторые невежественные люди воздерживаются от окончательного устранения причины смертельной малярии из боязни временно увеличить сферу ее распространения[473]. Не будем входить в их число. Чем более отпугивающе и отвратительно зло, тем оно вредоносней. Итак, оставим наших жен и детей позади и смело подымемся на эту голгофу.

Много лет назад в английском, да, кажется, и в американском флоте существовало наказание, называемое килеванием. Термином этим матросы пользуются и поныне, когда хотят выразить страшную месть личному врагу. К этому наказанию прибегают еще во французском флоте, хотя несравненно реже, чем в прошлые времена. Заключается оно в том, что к двум нокам грота-рея крепятся тали и пропускаются под днищем корабля. К такой снасти с одного ее конца привязывается виновный. Его же товарищей заставляют поочередно поднимать и опускать его то с одного борта корабля, то с другого. То он обдирает себе кожу о подводную часть корпуса, то его вытаскивают оглушенного и задыхающегося и вздергивают на воздух.

Но, хотя варварская практика эта отменена в английском и американском флотах, в силе остается другое наказание, еще более жестокое, если это только мыслимо, чем килевание. Этот пережиток средневековья известен во флоте под названием прогонки сквозь строй эскадры. К наказанию этому может присудить лишь военно-полевой суд и только в случае вопиющего преступления. Оно никогда еще не применялось, насколько мне известно, при стоянке американской эскадры у себя на родине. Причина заключается, по всей вероятности, в том, что, как прекрасно известно офицерам, такое зрелище вызвало бы бунт в любом американском порту.

Согласно Статье XLI Свода законов военного времени, военно-полевой суд не имеет права присуждать виновного более чем к ста ударам плетьми «за любое преступление, если оно не карается смертной казнью». Но даже в последнем случае закон этот можно истолковать (а так его неоднократно и истолковывали) в качестве юридического оправдания присуждения преступника к более чем ста ударам. Собственно, им можно оправдать и целую тысячу. В самом деле, одно действие матроса может быть истолковано как десять различных нарушений закона, за каждое из которых он может быть присужден к ста ударам без перерыва. Из вышеизложенного явствует, что в случае преступления, караемого смертной казнью, виновный может быть засечен до смерти.