Мороз крепчал.
Ахъямка все ускорял бег.
Лыжи звонко скрипели в путах, и Ахъямке казалось, что из-за этого скрипа не слышно шагов того страшного, который прячется за лесины.
Наконец он не выдержал и остановился, дрожа всем телом и шепча:
— Уй, шайтан, аднака, идет!
Но тишина подействовала успокаивающим образом, Ахямхд немного ободрился, поднялся на пригорок и осмотрелся.
Далеко ушел.
Узнал место — верст пятнадцать отмахал.
Озяб Ахъямка. Снаружи мороз, внутри голод. С утра ничего не ел и сразу почувствовал Ахъямка, что смертельно устал.
Скорей костер надо зажигать.
Взлез под пихту — развесилась своими лапами широко, точно балаган под ними нарочно устроила — обтоптал снег, обломал сухие ветки, подложил сухого древесного мха и полез в карман за спичками.
И обмер.
Спичек не оказалось.
Ахъямка вспомнил, что оставил их на столе в кухне, но не хотелось верить этому.
— Помирать тагда надо!
Дрожащими руками стал шарить за пазухой, в карманах, даже за голенищами торбазов.
Нет.
И сразу обмяк Ахъямка.
Сел на лыжи я заплакал.
— Уй, Исус, уй, Микола!..
Быстро закрестился и забормотал все, какие знал, русские божественные слова.
Но тут же стал молиться и по-татарски, как молился в детстве.
А холод обшаривал ледяными руками Ахъямкино тело, колол иглами и лез в самые теплые углы.
* * *
И снилось Ахъямке.
Пришла к нему Лушка. Мылом от нее пахнет и еще чем-то приятным. Рукава засучены, юбка подоткнута так, как она носит ее, когда моет на кухне.
Пришла и сразу к Ахъямке в объятия.
Теплая такая, так всего и согрела.
И Ахъямка ей шепчет:
— Карюш депка, жирнай! Женился, аднака, нада!..
Декабристы в Ялуторовске Из воспоминаний современника
I
Ялуторовск — маленький городок Тобольской губернии — назначен был местом ссылки многих видных деятелей декабрьского восстания в 1825 году.
После каторги в Нерчинском округе в Ялуторовске были поселены князь Евгений Петрович Оболенский, Иван Иванович Пущин — друг А. С. Пушкина, Иван Дмитриевич Якушкин, Матвей Иванович Муравьев-Апостол — родной брат казненного Сергея Ивановича М. А., Василий Карлович фон Тизенгаузен, члены Южного общества Н. В. Басаргин и А. В. Ентальцев. Около этого же времени в Ялуторовске был поселен некто Сабанский, о котором говорили, что он сослан также в связи с декабрьским восстанием.
Декабристы жили в Ялуторовске особняком.
Ялуторовская интеллигенция и чиновники боялись знакомиться с ними, так как декабристы были объявлены важными государственными преступниками и состояли под особо строгим надзором полиции, так что даже переписка их перлюстрировалась в Тобольске самим губернатором.
Однако и в Ялуторовске нашлось несколько человек, сочувствовавших декабристам. Из них первое место занимал теперь покойный почтмейстер Филатов, затем управляющий питейными сборами Николай Васильевич Балакшин — родной дядя Балакшина — учредителя и директора нынешнего Сибирского союза маслодельных артелей, и, как ни странно, третье место занимало духовное лицо — отец Стефан Знаменский — протоиерей.
Через почтмейстера и меня (я тогда тоже служил на почте) шла вся огромная переписка декабристов с Россией и заграницей. Разбирая почту, Филатов откладывал по известным ему одному приметам некоторые письма, адресованные на его имя, и посылал их со мной то тому, то другому декабристу. Благодаря оживленной переписке осведомленность декабристов обо всем, что делается даже за границей, была большая. Я помню, что еще за неделю до получения известий и манифеста о смерти Николая 1-го к почтмейстеру вбежал сильно возбужденный И. И. Пущин и объявил о смерти императора.
Жили декабристы меж собой довольно дружно, иногда собирались вместе, но большею частью собрания эти происходили тайно от полиции.
Чаще всего декабристы и их немногие друзья собирались в большом доме с красивым мезонином, принадлежащем богачу барону Тизенгаузену. Это был большой и мрачный дом, два раза сгоревший дотла и вновь выстраиваемый бароном.
Декабристы не любили вспоминать былого. Лишь иногда, когда с ними были посторонние люди, разговор переходил на прошлое. Но и в таких случаях говорили больше о своей частной жизни, политических же волнений и прежней политической деятельности декабристы касались очень редко, вскользь и то тогда, когда оставались лишь с испытанными преданными друзьями.
Больше других о прошлом говорил И. И. Пущин. Он часто рассказывал о своей дружбе с А. С. Пушкиным, о самом поэте, о литературных собраниях, на которых А. С. читал друзьям свои стихи. У Пущина было много собственноручных писем и рукописей Пушкина, которые И. И. и показывал собеседникам.
Чаще других тем разговор касался времени, проведенного декабристами на каторге. Почти все жаловались на обиды и притеснения со стороны начальствующих лиц, на тяжелый режим тюремно-каторжной жизни и на суровый климат Сибири. Между прочим, в Ялуторовске во времена декабристов часто можно было слышать песню, характеризующую жизнь декабристов в ссылке:
1
Бывало, в доме преобширном,
В кругу друзей, среди родных
Живешь себе в веселье мирном
И спишь в постелях пуховых.
2
Теперь же в закоптелой хате
Между крестьян всегда живешь,
Забьешься, скорчась, на полати,
