Белый барс - [122]

Хочу дочку с твоими глазами —

С изумрудной россыпью слез.

Любоваться ими часами,

И любить вас обеих всерьез.

Чтоб меня целовали вы пылко,

Обнимали наперебой.

Чтоб в метро, на ковровых подстилках

Мы валялись и с ней и с тобой…

Чтобы каждую ночь просыпаться

От капризов малышек моих,

Вдохновенно в юрту метаться

C ложкой меда на четверых.

Хочу слышать слова о любви

И тонуть в ваших райских глазах.

Я прошу тебя, мне подари

Изумрудные небеса…

Бегло прочитав его, она сама теперь крепко обняла меня, и серебро радости скатилось по ее щеке. А я задал вопрос:

– Ты выйдешь за меня?

Чтобы понять смысл жизни, не нужно быть умным.

Чтобы понять смысл жизни, не нужно быть верующим.

Чтобы понять смысл жизни… нужно просто влюбиться…

Я не знаю, где рождается любовь. Любовь, что из чувств превращается в теплые слова, поцелуи, робкие касания, нежные взгляды. Любовь, что наполняет все тело от пяток до макушки, переливаясь через край сердца. Любовь, способная растянуть улыбку даже на самом грустном лице и превратить любую минуту в чудо. Я точно не уверен, но мне кажется, она рождается в том же месте, где созревают и наши мечты. А если каким-то образом любовь и мечты смешиваются, из этого получается новая маленькая пузатая жизнь. И в тот момент мне не хотелось думать ни о чем. Мне просто очень хотелось, чтобы моя Эжени была рядом. Простое желание простого влюбленного человека, которое в тот момент казалось исполнимым.

Она кротко вздохнула, ее губы шевельнулись и она ответила.

Но я не услышал, потому что поток свежего, чистого серебра обрушился на нас ледяным водопадом. Хрустальные капли вдребезги разбивались о наши тела, а их осколки-брызги разлетались во все стороны. Стоя под льющимся потоком, я с наслаждением наблюдал за тем, как она восторгалась этим. А я восторгался ею. В моей жизни давно уже не было ничего подобного.

Эжени кивнула и засмеялась, подставляя лицо каплям воды, пробуя ее на вкус. И радость протекла через всю мою сущность. Ее платиновые волосы темнели, сливаясь с водой, а глаза блестели сияющими звездами в темном подземелье. Она была прекрасна. И я любил ее. Я прикоснулся к ее губам. Сладкие, бесконечные, они обжигали все вкусовые рецепторы своей чистотой и наполняли меня счастьем. Я ценил каждую секунду, что был рядом. И не важно, сколько мы еще пробудем в этом мире – месяц или тридцать три года, но это будет наша жизнь, которую мы постараемся прожить достойно…

Тагир Акбарсов

Казань. 2033 год

* * *

Схватившись за спортивную кофту лекаря своей обглоданной рукой, изувеченный подтянулся на ней и поднял свое тело. Темные глаза его были свирепы, в них таилась угроза, а на губах заиграла усмешка.

– Где я? Что это за место?

– Это поселение урманов, разбитое в лесу.

– Мы, что, на поверхности?

Лекарь кивнул.

– И как у вас здесь дела?

– Грех жаловаться.

Изувеченный коснулся лица лекаря.

– А ты, я посмотрю, нормальный, не дефектный. У вас здесь все такие?

– Какие, такие?

– Такие, как ты?

– Есть даже лучше, – слукавил лекарь и усмехнулся.

Изувеченный придвинул свое ободранное лицо ближе к лекарю и шепнул:

– То, что ты прочитал мне, – правда. И я знаю, как завладеть источником. Если ты и твои люди мне помогут, обещаю, вам больше ни в чем не придется нуждаться.

Лекарь почесал макушку:

– Почему я должен вам верить?

– Этот чертов пастух отобрал у меня все. Но мои люди еще там. Уверяю, стоит мне появиться, как они тут же последуют за мной.

– Звучит заманчиво, но…

– Никаких «но», мальчик мой! – изувеченный резко потянул лекаря на себя. – Я предлагаю тебе то, от чего не следует отказываться!

– Поймите, султан, я не против. Но я не могу ручаться за своих людей.

Изувеченный хмыкнул:

– Значит, все-таки понял, кто я? И как?

Лекарь достал из-под мантии золотую маску и протянул ее старику.

– Тем более. Если дашь мне поговорить со своими людьми, я постараюсь их убедить!

Лекарь задумался и закивал:

– Думаю, стоит попробовать.

– Договорились! Помоги-ка мне одеться!

Изувеченный двигался очень медленно. Он останавливался на секунду, затем делал шаг, застывал снова, затем снова шел, и так до тех пор, пока не оказался у выхода из юрты. Сделав глубокий вдох, он натянул золотую маску на ободранное лицо, накинул черную мантию и вышел.

То, что он видел, казалось ему таким заманчивым и незнакомым.

Покосившиеся конструкции совершенно ужасных домиков, сооруженных из подручных материалов – железные или деревянные щиты, перемотанные веревками, заколоченные досками и покрытые брезентом и шифером, исполняющим роль крыш, – укрывались под зеленым куполом. Шатры и палатки были словно обрамлены вьюнами. Разнесенные пятиэтажки пустовали.

Весть о прибывшем незнакомце из метро распространилась по всему лагерю, и люди уже целыми семьями стали выглядывать из своих палаток и убежищ, держа в руках палки, камни и прочие орудия. Когда султан увидел их лица, он растерялся и посмотрел на лекаря, который спокойно встретил его взгляд. В лице под маской соединились страдание и сердитый вызов. Кожа на лице растянулась и затрещала. Повисло тяжелое молчание, мертвая тишина, нарушаемая лишь сдержанным дыханием сотен гарибов, неотрывно глядящих на человека в черной мантии и золотой маске.