Белые Росы - [7]
— Ну, чего глазами хлопаешь? — улыбнулся Кисель. — Вернулся. Как видишь...
— Все золото в Сибири собрал? — спросил Васька.
— На твою долю оставил...
— Мне некогда... Уборка в колхозе...
— Ну, работай...
Кисель прошел.
— Погоди, — сказал Васька.
Кисель подошел.
— Знаешь что... — предложил Васька. — Едь ты за бриллиантами, за серебром, еще за каким-нибудь добром... Только Марусю не трогай. Люблю я ее... Пожалей ты... нас...
— Я ее тоже люблю. Со школы...
— Тут не школа. Тут дочка у нас. Жили нормально, а ты как мозоль, как прыщик, как бельмо какое появился...
— Это я бельмо? — взвился Кисель. — Люблю я ее, понял? И она меня любит, понял?! Разуй глаза! И дочка... Это... Моя! Моя, моя Галюня!
Васька прижал носовой платок с пчелой к левой щеке Киселя. Тот дико взвыл, согнулся, закрутился на одном месте. Спокойный Васька смотрел на него. Кисель разогнулся.
— Ну, Чунчабарабанча! — прохрипел он, сжимая кулаки.
Васька пришел домой. Возбужденный. С «фонарем» под глазом.
— Что это с тобой? — спросила жена.
— Где Галюня? — волнуясь, спросил Васька.
Маруся кивнула на соседнюю комнату.
Васька вошел. Молча взял дочку на руки. Подошел к зеркалу.
— А что это у тебя, папуля? — спросила девочка.
— Пчелка укусила... — Васька показал мешочек с пчелами.
— Больно?
— Больно...
Галюня подула на глаз папули. Васька пристально рассматривал себя и дочку в зеркале, сравнивая детски губы, брови, нос со своими. Заметил на шее родинку.
— Ну-ка, покажь, покажь...
— Уй, щекотно! — заверещала Галюня.
Васька расстегнул ворот рубашки и стал искать родинку у себя на шее. И нашел! Почти на том же месте! Засмеялся облегченно. Стал целовать дочку.
Из передней за ними наблюдала Маруся.
Васька отпустил Галюню и вышел из хаты.
Во двор пришел Васька. Ходас лежал на скамейке и постанывал. Злосчастный кирпич валялся в траве. От него шел пар.
— Принес? — спосил отец.
— Ага, — шмыгнул разбитым носом Васька.
— Давай пришпандоривай...
Васька, при помощи носового платка, достал из мешочка одну пчелу, посадил ее отцу на поясницу, чуть прижал.
— Ну как? — спросил у отца.
— Не кусает.
— Так у тебя кожа, как у слона... Тут и змея не прокусит.
— А ты разозли ее!
Васька поднял пчелу.
— А ну, кусайся! — и опять посадил.
— Ой, хорошо, — прокряхтел старый Ходас. — Давай другую...
И пока Васька одну за другой «пришпандоривал» к его пояснице пчел, старик чуть вздрагивал, сладко щурился и улыбался от удовольствия.
— Все?
— Все.
Старик медленно приподнялся, сел на скамейку, осторожно-осторожно пошевелил плечами.
— Совсем другое дело...
И вдруг его взгляд упал на Васькины «легкие телесные повреждения».
— Кто это тебя?
— Ай, — только махнул рукой Васька.
— Кисель, что ли?
Васька вытер тыльной стороной ладони сукровицу под носом, сказал возмущенно:
— Гад... Понимаешь, ну пускай уж про Марусю что-нибудь там такое, а то... Галюня, говорит, от него. Выдумал, ювелир несчастный... Да она на меня и похожа-то... Я не вытерпел...
Выражение глаз у старого Ходаса стало тяжелым. Даже страшным.
Он вошел во двор Киселихи, плотно закрыл за собой калитку. Кисель сидел на колодке перед поленницей дров и прижимал к опухшей щеке обух топора. Лицо у него было свирепое.
— Мать дома? — спросил старик.
— В город пошла, — буркнул Кисель.
— Кто в хате?
— Никого... А че тебе надо?
Старик вплотную подошел к Киселю.
— Ругаться пришел? — хмыкнул Кисель. — Ты лучше скажи своему охламону, что в следующий раз...
— Скажу, — не дослушал старик, правой рукой вырвал из рук Киселя топор, а левой ухватил сухими жилистыми пальцами за короткие волосы на затылке, пригнул голову к колодке.
— Да ты что, в натуре? — взвизгнул Кисель, пробуя освободиться.
— Лежать! — приказал старик, тюкнув топором по колодке возле самого носа Киселя.
— Да ты что, озверел?! — у Киселя от страха перекосилось и без того обезображенное пчелой лицо. — Ты знаешь, что тебе за это будет?
— Знаю, — вид у старика был решительный. — Посадят... Мне все равно, где помирать... Отвечай, что спрошу... Только правду...
— Пусти...
— Дочка у Маруси от тебя?
— От меня...
— К Марусе уже ходил этими днями?
— Было... Пусти, больно...
— Любишь ее?
— Люблю... И она меня... любит...
Старик отпустил волосы.
— Вставай.
Кисель поднял голову с колодки, но остался стоять на коленях.
— Значит так, Мишка, — спокойно говорил старый Ходас. — На Марусе женишься сразу... Я тебе ее позорить не дам... Ну, а Галюня... Мне все равно. Она мне внучка... Я к ней сердцем прирос... И если ты еще раз про нее что вякнешь... Голову снесу... Вот этим вот топором... Веришь?
— Ага. — Кисель поверил.
— Вот и добра... Васька сегодня же ко мне перейдет, а ты через день-другой к Марусе с дочкой. Говорить, что она от тебя, — никому и никогда... Не тревожь... Ладно?
— Ага...
— И живи как человек... Сказать что-нибудь хочешь?
— Отчаюга ты, Федос... В зоне королем бы ходил...
— Будь здоров... — И вместе с топором направился к калитке.
Он пришел во двор своей хаты, вогнал топор в угол и сказал Ваське, который заканчивал доить Мурашку:
— Разводись...
Васька удивленно посмотрел на отца.
Вечером в хате старого Ходаса состоялся семейный совет.
Говорил Андрей:
— Скоро уже ордера будут выдавать. Я сегодня был в исполкоме. Уже есть решение...
Вот уже четыре века в замке древнего Несвижа является призрак молодой женщины. Согласно легенде, это бродит мучительная душа нелепо загубленной Барбары Радзивил. Драматическая поэма Алексея Дударева написана на основе одного из самых романтических представлений о трагической любви белорусской магнатки Барбары Радзивил и польского короля Жигимонта.
Брошен в тихую водную гладь камень, и круги расходятся, захватывая неподвижные пространства. Так и судьбы людей, ранее очень далёких друг от друга, сходятся по велению кровавой драмы, разыгравшейся в России начала 20-го века. В романе исторические события просматриваются сквозь призму трагедии человеческих судеб. Сюжет развивается стремительно, начиная с белогвардейского мятежа полковника Перхурова в 1918 году. Далее – драма «баржи смерти». Той «Баржи смерти», которая проходит через судьбу России и жизни нескольких поколений ни в чем не повинных людей.
Серию «Дедукция» мы продолжаем публикацией романа К.К.Стрэхен «Следы», в свое время получившего премию Скотленд-Ярда за лучший детектив года!Мирный сон обитателей тихого ранчо прерван выстрелом, который не только убил одного из них, но и разбудил самые чудовищные подозрения по отношению друг к другу…
Амбер и Паоле, дочерям Макса Сэлла, по воле судьбы суждено пройти множество нелегких дорог. Лишь изредка они будут пересекаться, но на оживленных перекрестках и опасных поворотах девушкам будет трудно уступить друг другу. Только с течением времен они выйдут на один путь, ведущий их к любви, к семье, к дому.* * *Продолжение истории Амбер Сэлл и Паолы Росси. Идет время. Дороги мира сводят и разводят дочерей Макса, но извечному соперничеству и взаимной ненависти сестер, кажется, не будет конца. Слишком они разные, да и на долю каждой выпадают свои испытания.
Роман Джеффри Арчера из тех, что называют книгами для семейного чтения. Главный герой Чарли Трумпер с детства мечтает о «крупнейшем лотке мира» — магазине, в котором будет продаваться все. На пути к его мечте Чарли подстерегает множество препятствий и трудностей — войны и экономические кризисы, предательство, месть, потеря близких. Но он преодолеет все преграды.Увлекательный сюжет, легкий стиль, мягкий юмор — отличительные черты романа Арчера.
Известный британский журналист Оуэн Мэтьюз — наполовину русский, и именно о своих русских корнях он написал эту книгу, ставшую мировым бестселлером и переведенную на 22 языка. Мэтьюз учился в Оксфорде, а после работал репортером в горячих точках — от Югославии до Ирака. Значительная часть его карьеры связана с Россией: он много писал о Чечне, работал в The Moscow Times, а ныне возглавляет московское бюро журнала Newsweek.Рассказывая о драматичной судьбе трех поколений своей семьи, Мэтьюз делает особый акцент на необыкновенной истории любви его родителей.
Рукавишников И. С.Проклятый род: Роман. — Нижний Новгород: издательство «Нижегородская ярмарка» совместно с издательством «Покровка», 1999. — 624 с., илл. (художник М.Бржезинская).Иван Сергеевич Рукавишников (1877-1930), — потомок известной нижегородской купеческой династии. Он не стал продолжателем фамильного дела, а был заметным литератором — писал стихи и прозу. Ко времени выхода данной книги его имя было прочно забыто, а основное его творение — роман «Проклятый род» — стало не просто библиографической редкостью, а неким мифом.