Белые пятна Второй мировой - [4]

Несмотря на то что Москву уже начали бомбить и город находился на осадном положении, обстановка была в целом спокойной. Как потом докладывал Гопкинс, на него очень сильно подействовала сама фигура Сталина, его хладнокровие и неторопливость. Это наблюдение стало чрезвычайно важным фактом, потому что и американское посольство в Москве, и военный атташе в один голос утверждали обратное – что СССР не продержится против чудовищной немецкой машины.

Разумеется, о втором фронте речи еще не было, он был открыт гораздо позднее. США формально еще не вступили в войну и в стране это конкретно не обсуждалось, хотя было ясно, что Советскому Союзу критически нужна помощь.

В августе 1941 года Гарри Гопкинс отправился на первую встречу Черчилля с Рузвельтом – знаменитую аудиенцию 14 августа на военно-морской базе «Арджентия», когда лидеры двух держав приняли союзническую Атлантическую хартию. Именно там Гопкинс, рассказывая о своих московских впечатлениях, убедил и Рузвельта, и Черчилля в том, что нужно как можно скорее провести в Москве совещание трех сторон по поводу выработки конкретной программы помощи СССР. Безусловно, окончательное решение принимали Черчилль с Рузвельтом, но идея была вынесена Гопкинсом из Москвы и фактически стала первым шагом в создании антигитлеровской коалиции.

Конкретно по всем позициям разговор произошел позже, во время присоединения СССР к Атлантической хартии в сентябре – начале октября 1941 года в Москве, когда из Великобритании приехал Левербрук, а из США – Гарриман. Гопкинса на встрече не было, но эти двое справились со своей задачей. Сталин сразу перешел к делу, отметив, что именно нужно Советскому Союзу для борьбы с немцами и в каком количестве.

Важно заметить, что именно с этого момента зародились еще и личные отношения Сталина с советником президента США. Сталин выделял Гопкинса среди других его западных коллег. Для «отца народов» это был, пожалуй, первый американец после Рузвельта, с которым можно было иметь дело.

В следующий раз Гарри Гопкинс приехал в столицу СССР только в мае 1945-го, перед Потсдамской конференцией победителей, по заданию Трумэна. Разумеется, со Сталиным Гопкинс виделся и в Тегеране, и в Ялте, сопровождая Рузвельта, но в Москве встреч больше не было.

Окончательное решение о Потсдамской конференции, ее сроках и месте было принято во время пребывания Гопкинса в советской столице. Тогда было решено два очень важных политических вопроса.

Первый – польский. До этого шел спор по составу польского правительства. Гарри Гопкинс, как реалист, понимал, что советского преимущества в нем не избежать, и речь шла уже просто о конкретных ялтинских договоренностях. Было ясно, что ядром нового польского правительства должен стать просоветский «Люблинский комитет». Гопкинс телеграфировал об этом Трумэну, и президент согласился.

Второй вопрос был связан с ООН. Советская сторона до последнего упирала на то, что право вето должно распространяться и на процедурные вопросы. Гопкинс объяснил, что на носу конференция в Сан-Франциско, предстоит наметить точную дату и принять уставы. Если бы не эта договоренность, достигнутая во время визита Гопкинса, неизвестно, что бы получилось в итоге. Когда Гопкинс простыми словами объяснил Сталину суть дела, последний с иронией сказал: «Молотов, слушай, из-за какой чепухи мы тут спорим?» – и тут же снял вопрос. Вскоре после данных обсуждений был подписан устав ООН и состоялась учредительная Сан-Францисская конференция.

В годы войны Гарри Гопкинс был для американцев известной публичной фигурой и даже попал однажды на обложку журнала Time. В то же время он имел много противников и недоброжелателей как в политической среде, так и в сфере СМИ. Против Гопкинса проводились многочисленные кампании, на него выискивали компромат, называли Распутиным при Рузвельте. Однако в основном вызывало вопросы его проживание в Белом доме. Несмотря на это, Гопкинса справедливо воспринимали как правую руку Рузвельта, и когда били по Рузвельту, били и по Гопкинсу, потому что знали о его роли, в особенности роли связного в отношениях с Москвой.

С 1942 года Гарри Гопкинс возглавлял так называемый Комитет советского протокола – орган, курировавший ленд-лиз. Распределение ресурсов и принятие ключевых решений Гопкинс взял на себя. Позже он принимал участие во всех важнейших союзнических конференциях, за исключением второй англо-американской Квебекской конференции в 1944 году – тогда Гопкинс был уже тяжело болен. Больше половины 1944 года Гарри Гопкинс провел в больнице, в значительной мере оторвавшись от дел, что привело к угасанию его отношений с Рузвельтом. Только к Ялте он смог поправиться.

Ялтинская встреча лидеров антигитлеровской коалиции стала еще одним достижением Гарри Гопкинса на советском направлении – впервые об этом черноморском курорте как о месте проведения переговоров он заговорил с Громыко, имея предварительную договоренность с Рузвельтом. Гопкинс понимал, что дальше Черного моря Сталин не поедет, поэтому первым выдвинул именно эту идею. Как только Громыко сообщил о предложении Гопкинса в Москву, Сталин воспринял его с энтузиазмом и в дальнейшем отказывался проводить переговоры где-либо еще, так что Рузвельту и Черчиллю пришлось уступить советскому вождю.