Белые пятна - [13]

«Интересно! Учился семь лет на двух факультетах. Сын крупного инженера, родной племянник известного всей Москве архитектора. Второй дядя — не менее известен: художник, родной сын портретиста Разумова! Но… умный ли человек? Лукьянов, кажется, перехватил. Разве стал бы умный человек драться в приличном доме… Но утвердить нужно».

В кабинет заглянула старшая дочь Истомина — студентка медицинского института. Она недавно прилетела из Иркутска на каникулы. Ее звали Антониной, а отец называл Антой.

— Папа, я на минутку, прости! — быстро заговорила Анта. — Я знаю, что ты страшно занят. С утра, как шальная, бегаю по всему поселку и всему радуюсь, всем любуюсь. Побывала и на пристани. Отличный катер! Ты понимаешь меня, папа?

— Пока нет.

— Ну, конечно, понимаешь! Мама уверяет, что ты всегда был догадлив. Короче говоря, сегодня вечером будем кататься на новом катере и, конечно, по Мане! Согласен?

— Придется согласиться. Еще что?

Поболтав еще немного, девушка ушла. Истомин подошел к окну. Он увидел стремительную фигурку Антонины за оградой и мягко улыбнулся. Да, Анте, как видно, скучновато в поселке. Хоть бы приехал сын, Гриша… Но этот шалопай не торопится, уже третий год торчит в Днепропетровске. Надо что-то придумать, иначе Анта затоскует.

Он развернул рулон миллиметровки и забыл о дочери.

В кабинет главного инженера вошел Андрей Павлович Тушольский — новый управляющий. Годами он был значительно моложе Истомина, но темное от загара лицо, густые брови, сросшиеся над строгими, словно всегда сердитыми глазами, старили Тушольского; по сравнению с управляющим круглолицый Истомин с белой кожей без морщин выглядел тридцатипятилетним.

— Разговаривал с Ногдиондоном, — сказал Тушольский. Они помолчали, обдумывая все, что связывалось с этим звучным названием: «Ногдиондон». — Мишин непременно хочет пройти зарезкой по вершине Южного, за «Стариковской ямой». Ваше мнение, Пимен Григорьевич?

— Невозможные условия, Андрей Павлович: дорогу туда не проложить, вокруг лесистая топь — голец истекает ручьями. Я ездил туда в прошлом году верхом… Да что значит ездил! Вел в поводу коня. Вот и судите о дороге. Как забросить оборудование, как расселить людей? Очевидно, Мишин об этом не думает. А как доставлять к реке слюду?

— Мишин говорит, что можно проложить гать к зимовью, а оттуда волоком, минуя топь. О жилье он просит не тревожиться, — проворчал Тушольский.

— Пятьдесят-шестьдесят тонн слюды первых номеров они на Южном возьмут, — сказал Истомин. — Но сейчас трудно решить, во сколько обойдется это…

— Подсчитайте! — несколько раздраженно предложил Тушольский. — Вы инженер.

— А вы? — улыбнулся Истомин.

— Я пимокат.

Оба замолчали. Они познакомились недавно, но уже многое понимали с полуслова. Если Тушольский назвал себя пимокатом, кем он действительно был когда-то, до выдвижения на руководящую работу, — значит ему трудно, он ищет решения. Истомин знал, что Тушольский и сам умеет хорошо считать: он окончил промакадемию и имел звание горного инженера.

— Хорошо, подумаю. Хотя, признаться, мало надеюсь, что удастся выделить Ногдиондону людей. Исход один, Андрей Павлович…

Истомин облокотился, прикрыв ладонью подбородок и губы. Тушольский медленно отвел глаза от лица главного инженера и уставился на кадку с раскидистым фикусом. Он машинально тронул пожухлый лист. Листок отвалился от черенка. Разглядывая его, Тушольский ждал.

— Один исход, Андрей Павлович: опередить плановую добычу хотя бы на месяц-полтора. Тогда мы сумели бы освоить Южный, который даст нам десять, а может и двенадцать процентов годовой программы, и все лучшими слюдами. Все первыми номерами.

Тушольский положил листок фикуса на зеленое сукно стола, в полосу солнечного блика: листок засиял чистым золотом. Тушольский внезапно выпрямился и спросил в упор:

— Вы гарантируете положительный результат этого вашего исхода?

Небольшие серые глаза под сросшимися бровями пытливо и требовательно впились в лицо Истомина; они осветили умное лицо управляющего, словно помолодили его. Истомин пожал плечами.

— Есть заключения многих видных специалистов, — обдумывая каждое слово, медленно возразил Истомин. — Опыт, Андрей Павлович, согласитесь! В моей личной практике такого случая не было. Да и идея о минных колодцах не моя, вы об этом знаете. Но я считаю нужным произвести опыт, хотя бы из того соображения, что кому-то надо начинать. Поднять на воздух несколько тысяч кубов пегматита и получить по сорок-пятьдесят килограммов слюды на один куб породы… Игра стоит свеч, Андрей Павлович! — энергично закончил инженер и трижды хлопнул по столу ладонью.

— Маркшейдер возражает, — произнес Тушольский таким же тоном, каким он сказал: «Я пимокат».

«Подземный крот!» — хотел крикнуть Истомин, но сдержался. Николай Сергеевич Пряхин, о котором упомянул управляющий, был секретарем партийного бюро. Тушольский знал, что в бюро отсутствует единодушие. Главный инженер и главный маркшейдер давно были не в ладах.

— Лукьянов прислал письмо, просит аттестовать какого-то Разумова, — переменил разговор Тушольский. — Что за человек?

— Интересный субъект. Он с высшим образованием, но попал в беду. Судя по письму, Григорий Васильевич относится к Разумову с живым участием.