«Белые линии» - [75]

— Но ведь это неправда... Я...

Его перебил энергичный голос Шанды:

— Не спорьте! В этом нет никакого смысла, товарищи!

Дела здесь обстоят гораздо серьезнее, чем я предполагал. Надо посоветоваться в райкоме.

Он быстро простился с ними, пожав всем руки, и заспешил к «татре», которая ожидала его в тени трактира.

Машина уехала. Из репродукторов все так же гремели марши. Все вдруг почувствовали подавленность и тоску. Карел еще с минуту упрямо молчал, потом повернулся к Томану:

— Соберем сегодня вечером внеочередное заседание комитета, проведем его у вас в школе, пан управляющий, согласны? — Не ожидая ответа, он прошел мимо распахнутых настежь дверей трактира и, понурив голову, побрел домой.

В этот момент чья-то милосердная рука выключила наконец трансляцию.

7

До этого времени жизнь у старшины Матыса была, можно сказать, золотой. Он был сыном тршемошницкого сельского сапожника, выучился в близлежащем городке на слесаря, но во время службы в армии ему так понравилась военная форма, что, отслужив, он подал заявление о приеме в КНБ. После краткого обучения и еще более краткой практики его направили служить на пункт КНБ в центре участка, где он, по сути дела, был дома. Служба его не была тяжелой: мелкие кражи, драки на танцах или бешеные гонки сельских ребят на мотоцикле, вот, пожалуй, и все его заботы. Поэтому от весны до зимы он каждый день мог посвятить хотя бы несколько минут своей страсти — рыбалке. Складная удочка была всегда при старшине, даже на обходах. Как только подворачивался случай, он садился к воде, закидывал удочку и, наблюдая за поплавком на глади реки или озера, ждал. И главным для него был не улов — все равно пойманную рыбу он раздавал в селах, — а успокаивающее, блаженное созерцание гладкой поверхности пруда или речки.

Все его здесь знали, дружески с ним здоровались, называя запросто Вашеком. Он был для них скорее обычным жителем, чем полицейским, тем не менее, питая определенное уважение к форме, которую он носил, люди не забывали дать ему гостинец, например кусок мяса, когда он шел мимо дома, в котором только что забили какую-нибудь скотинку, поднести кружку пива, а то и чарочку в местном трактире, когда он сквозь пальцы смотрел на то, что трактир вовремя не закрыт, и давал вошедшим в азарт игрокам доиграть до конца.

Конечно, такие действия расходились с предписаниями, но Матыс хорошо понимал, что он добьется большего на своем участке, если будет относиться к людям с пониманием, а не сухо, по-казенному. Они, в свою очередь, тоже вели себя с ним открыто, не умолкали, когда он входил в пивную или в автобус, а поэтому у него было отличное представление обо всем, что творится на подведомственной ему территории, что за люди здесь проживают. Хорошее знание людей и обстановки позволяло ему сразу замечать чужаков, если таковые появлялись в его деревнях. Довольно часто ему удавалось предупредить преступления, потому что жители в беседах с ним забывали, кто он такой, и невольно выбалтывали много доверительных сведений. Таким образом, он был счастлив, исполняя свои функции, потому что из бедного и не очень-то почитаемого сына сапожника вырос в авторитетное лицо и принадлежал теперь к местным властям, что давало ему возможность сидеть на различных мероприятиях не иначе как рядом с председателями национальных комитетов, председателями кооперативов и партийных организаций. Одного ему не хватало для полной удовлетворенности — семьи. Ему казалось легкомысленным болтать с девчатами, шутить с ними, однако |без этого, видно, вопрос решить было нельзя. Матыс очень надеялся, что однажды, раньше или позже, он найдет ту самую, единственную, с которой сразу можно будет начать счастливую семейную жизнь.

И вот конец всем его мечтам! События в Планице неожиданно лишили его уверенности и спокойствия. Теперь он знал, что ошибался; нет, ничего он не знает о своем участке и о людях, которые в нем живут!

То, что происходило в Планице, страшно опечалило его. Он воспринял происходящее как подлую измену, несправедливую плату за добрую дружбу и доверие, которые он ставил на первое место в отношениях с людьми. Выстрелы в Планице разбили в пух и прах весь его маленький, заботливо создаваемый мирок. Как теперь ему здесь жить? Ведь и люди теперь стали опускать перед ним глаза, а то и бежать от него в испуге, когда он хотел с ними переброситься несколькими словами. Его уже называли не «наш Вашек», а «тршемошницкий полицейский», который расследует планицкую попытку убийства, как будто в том, что произошло, есть и его вина, как будто и на нем остался кусок этой планицкой грязи. Поэтому он стремился побыстрее закончить это дело и схватить преступника, чтобы работать и жить здесь так же, как до сих пор. В эти дни ему пришлось позабыть и о рыбацкой страсти, он даже перестал ходить домой, почти не спал, днем и ночью подолгу допрашивая арестованного Эмана Заградника. Вдобавок он вдоль и поперек исходил свои деревни, посетил всех надежных информаторов — но напрасно. Ни одного следа! Даже собаки-ищейки не помогли. В ту роковую ночь к утру начался сильный дождь, который хотя и освежил воздух и напоил потрескавшуюся от жары землю, в то же время уничтожил все запахи и размыл следы.