Белые кони - [81]

— Ничего, — торопливо ответил Николай Петрович. — Не привыкать.

Афон покрутил головой и неопределенно хмыкнул, глянув на бухгалтера.

Грузчики спустились в каюту шкипера. Она была небольшой, в два иллюминатора, чистенькой и теплой. Посередине каюты стояла железная печурка, в стороне — деревянный топчан, застеленный ватным тюфяком, в углу — шкаф. Афон открыл печурку и подмигнул друзьям.

— Сейчас «Ташкент» будет.

Он нашел топор и начал рубить сухую горбылину, валявшуюся около печурки.

Через полчаса пришел Дося. В каюте вовсю трещала печурка, грузчики, навалив на пол какое-то тряпье, отдыхали.

— Вот и хорошо, — сказал шкипер. — Ишь как ладно устроились…

Не успел он этого сказать, как в днище баржи заколотились бревна. Дернуло. Со звоном полетела на пол какая-то склянка. Пронзительно скрежетнуло где-то железо. Снова дернуло, да так, что Дося, взмахнув руками, повалился на грузчиков. Афон первым бросился наверх, следом выскочили грузчики.

А случилось вот что. Шли около Ярковской запани. Сплавщики перегородили реку бонами, оставив узкий проход для движения судов. Усталый Петруша Бедов не заметил прохода и попер напролом. Ему удалось, потопив бон, переползти на ту сторону, но баржу малосильный катерок перетащить не мог, и получилось, что катерок оказался на одной стороне бона, а баржа на другой. Звенел тетивой натянутый трос. Запань была полна строевым лесом-сосняком, и он не давал прибить бон к берегу.

— Я тебе! Назад, говорю! Я тебе. Назад… — испуганно пришепетывал Дося.

Грузчики столпились на носу.

— Да он спит! — крикнул востроглазый студент.

Пригляделись и увидели, что Петруша действительно спал, уронив голову на рычаги. Вырвались с десяток бревен из запани, и бон тихонько начало прибивать к берегу.

— Запань сорвем, — угрюмо сказал Афон. — Как есть сорвем запань. Тогда уж берегись…

— Безобразие! — возмутился Николай Петрович. — Немедленно разбудить!

— Петро! Кому говорю! Петро! Я тебе… — шептал Дося и грозил кулаком.

Вырвалось большое бревно, ударило в железный борт баржи, снова нырнуло в черную глубину и с глухим стоном пошло колготиться по днищу. В одном месте бон выгнуло дугой, того и гляди, разнесет.

— Эге-ге-ей! — закричал Николай Петрович, изо всех сил напрягая голосовые связки.

Его немедленно поддержали грузчики. Петруша, услыхав крики, быстро смекнул, в чем дело, и дал задний ход.

До рабочего поселка Новатор добрались без приключений. Дальше Петруша не пошел, ссылаясь на темноту, и заглушил мотор. Студент с Афоном ушли в рабочий клуб. Дося, у которого в поселке был дом, тоже ушел, и Николай Петрович остался в каюте один. Дося разрешил ему воспользоваться топчаном. Бухгалтер прилег, натянул одеяло и постарался уснуть, но сон не приходил. На реке, сплавляя лес, громко разговаривали мужики. Вспоминал Николай Петрович прошедший день, с самого утра, и как они искали колеса для тачек, и как одинокая, в белом платьице стояла на берегу Сонечка, и как, испугавшись, что сорвет Петруша бон, кричал он страшным голосом, припоминал он это все, и закрадывалась мыслишка: а правильно ли он сделал, согласившись ехать за камнем? «Хорошо бы ровно в неделю», — припомнил Николай Петрович слова начальника.

«Шесть дней осталось», — подумал бухгалтер и закрыл глаза.

К островам подошли засветло, но, пока Дося проверял глубину, тыкая багром в дно реки, пока ругался с Афоном, повечерело. На островах, с первого взгляда было видно, камней лежало много. Около самой воды возвышались две небольшие кучи валунов, которые заготовили шабашники.

Подойти к островам мешал бон, поставленный сплавщиками метров за десять от берега. Грузчики собрались на совет.

— Надо прибить бон к берегу, — сказал Афон.

— Приедут сплавщики — они вам покажут, — пугал Петруша.

Петруша Бедов сразу выступил против того, чтобы брать камень на островах. Он соглашался еще пройти двадцать верст, но оставить островной камень в покое. Шкипер Дося как-то шепнул Николаю Петровичу, что Петруша вместе с шабашниками хочет продать камешек налево. И теперь, услышав слова моториста, Николай Петрович строго глянул на него и скомандовал:

— Прибивай бон к берегу.

— Ну, глядите, — сказал Петруша. — Мое дело маленькое.

Бон притянули к берегу, и Дося бросил чалку прыгнувшему на берег студенту.

Шел четвертый день рейса. Остались позади дивной красоты берега, маленькие деревеньки, первое неудачное место погрузки, где с великим трудом удалось заполнить три пролета, а всего на барже их четырнадцать, каждый длиной в два метра. Миновали разрушенную деревянную плотину, под деревней Осоки испробовали пузыристой, зазря пропадающей целебной воды, которая била упругим фонтаном, на глинистом угрюмом склоне у Большого перебора заметили зайца, а на берегах в прозрачных долгих озерцах ловили быстрых, как молнии, пестрых щук.

Николай Петрович немного приобвык к своим подчиненным, и если в первые дни он стеснялся командовать, то сейчас уже и покрикивать научился, и приказать мог напористо и уверенно.

Афон оказался нелюдимым, неразговорчивым человеком. Почти весь путь он лежал на корме, поглядывал по сторонам, иногда лениво изрекал: «Ух, туды-то… Нельма прыгнула!» И хотя все видели, что из-под баржи выкинуло бревно, никто с ним не спорил. Афон выжидал, страстно в душе желая, чтобы кто-либо сказал слово против. Тогда бы он развернулся и послал бы по матушке своих новых приятелей, потому что скучно было ехать Афону в трезвой интеллигентной компании. «Матерушшая нельма», — сникая, повторял Афон.