Белые кони - [39]

Петенька глянул на часы. Было около одиннадцати. Если поймать попутную, то часика через два можно быть дома. И физкультурник, не теряя времени, быстро оделся, буркнул что-то насчет отлетающего самолета удивленной дежурной и вышел на улицу. «Главное — проучить, — думал Петр Иванович, шагая по вечерней улице райгородка. — Ишь моду взяла — драться. Главное — проучить!» Выйдя за город, Петенька снял брючный ремень, продернул, его через ручку чемодана, перекинул чемодан через плечо и бодро зашагал по темной дороге. На высоком угоре он остановился и посмотрел назад. Внизу лежал город. Он светился редкими огнями. Петенька отмахал километров десять, не меньше, прежде чем его догнала попутная машина. Шофер, узнав, что прохожий идет в Старину, ухмыльнулся:

— Там что? Медом кормят? Залезай, — кивнул он на кузов. — Там один тоже до Старины.

В углу кузова на охапке сена сидел молодой парень. В темноте Петенька не узнал, кто это, и спросил:

— Вы к кому в Старину-то?

— К председателю, — басовито ответил парень.

Физкультурник примостился рядом.

— Не признаю, — сказал он. — Чей ты будешь?

— Ничей. Работать к вам еду.

— Понятно. Шеф. На уборку.

— Не совсем. Направили к вам. После института.

— Инженер?

— Диплом имею, — усмехнулся парень, достал пачку сигарет, протянул физкультурнику.

— Не курю. И вам не советую. Слыхал… Слыхал я, что инженера к нам направили. Петр Иванович. Учитель.

— Вячеслав. Можно — Славой…

— Очень приятно, — сказал Петенька.

Мало-помалу они разговорились. Петенька рассказал о коллегах-учителях, упомянул и об учительше Тоне, уехавшей с лейтенантом (рассказывая о Тоне, Петенька грустно заметил: «Моя, так сказать, несчастная любовь…»), пожаловался Славе, что районное начальство совершенно не обращает на сельскую интеллигенцию внимания, к примеру, вот он, Петр Иванович, второй год не может выхлопотать перекладину для спортивного зала, а председатель Коноплев Иван Дмитриевич занят своим хозяйством, руки у него до школьных дел не доходят.

— Невесело у вас? — то ли спросил, то ли утвердительно сказал Слава.

— Не столица, конечно, — ответил Петенька. — «Ромэнов» или там «Театров миниатюр» не увидишь. Ясное дело. Но клуб есть. Кино каждую субботу. Это в Качурине. А в Морозовице хоть каждый день смотри. Только, понимаешь, хороших картин маловато. Я ужас как люблю про шпионов. Смотришь, и сердце заходится. А ты любишь про шпионов?

— По настроению, — засмеялся инженер.

— Маловато хороших картин. Нет чтобы привезли французскую. С Брижит Бардо в главной роли! Другой бы коленкор вышел. Во бабенка-то!

Слава весело рассмеялся. Петенька попался ему как нельзя кстати. Во-первых, теперь он не будет блуждать по Старине, а во-вторых, Слава совсем было скис, раздумывая в одиночестве о будущей жизни в глухомани. Оказывается, и там люди живут. Да какие! Не заскучаешь.

Грузовик летел по тракту. Фары вырывали белые булыжники, черные рытвины, кустарник по обочинам. В кузов залетал ветер. Он доносил с полей запах присушенного сена, клевера, а когда машина стремительно неслась под угор, к безымянной речке или глухому ручейку, густо пахло смородиной.

Шофер оказался человеком понимающим, довез почти до самой околицы Старины. И взял по-божески — по рублю. Слава хотел было переночевать где-нибудь в стоге сена, но Петенька настоял, чтобы он пошел вместе с ним в его избу. Время было позднее, далеко за полночь. Тишина стояла такая, что если остановиться и постоять с минуту-другую, то делалось по-настоящему страшно, такая кругом была пустота и безвестность.

Петеньке, чтобы не попасть впросак, вкратце пришлось рассказать о своем побеге из деревни. Конечно, он опустил некоторые весьма важные подробности, как, к примеру, записку, но общее положение обрисовал правдиво.

— Проучить решил, — нервно посмеивался физкультурник. — Серьезная женщина, чуть что не по ней — сразу… разные-прочие слова.

Петенька постеснялся сказать, что Олюха не только вершила суд словами, она не останавливалась и перед применением грубой физической силы. Приглашая с собой инженера, Петенька преследовал и корыстную цель: при чужом человеке Олюха конечно же не посмеет распускать руки. Однако встретила Олюха своего мужа превыше всяких его ожиданий. Она как увидела Петеньку живым и здоровым, так села на скамейку и заплакала: сидела, смотрела на мужа испуганными глазами и плакала.

— Ну, ну… — сказал смущенный и удивленный физкультурник. — Я ведь тебя предупреждал, понимаешь… Ладно, ладно. Хватит… Гость к нам.

— Ох, господи, — вскинулась Олюха, бросилась за дверь, в подклеть, и буквально через несколько минут стол был завален всякой всячиной, и посередине разнообразной закуски поблескивала горлышком бутылка «Столичной»…

Инженер оказался молодым человеком двадцати шести лет, кудрявым, волосы из кольца в кольцо, густые, как у негра, только цветом пепельные — о таких мечтают девушки, красят, обесцвечивают. Глаза у инженера были небольшие, но внимательные, они сияли на узком загорелом лице, как синие огоньки, а как выпил он рюмочку-другую, то и вовсе стали синими-пресиними, почти черными. Парнем он оказался разговорчивым и славным, простым, хоть и был инженером, с высшим образованием. И Олюха тоже не ударила в грязь лицом, говорила мало и умно, не ляпала что попало. Петенька опьянел — сказалось выпитое в ресторане, запокрикивал на жену: